Некоторые проблемы изучения потерь населения в годы коллективизации

maksudov

Некоторые проблемы изучения потерь населения в годы коллективизации

Доклад на Шестых Валентеевских чтениях МГУ Москва 1910

 

 

 

НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ПОТЕРЬ НАСЕЛЕНИЯ В ГОДЫ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

 

Товарищ Сталин, родился в рубашке. Он знал волшебное слово,

                                    которое помогало ему всегда побеждать. Это слово было

                                       – ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ. Однако это, как правило, была Пиррова

                                          победа. И на весах истории в продолжительной перспективе

                                       эта победа означала страшное поражение нашей страны.

 

 

 

С начала коллективизации прошло уже 80 лет, и в научном обороте накопилось большоеколичество сведений: сборники документов, выполненные под руководством В.П. Данилова, сборники документов, составленные на Украине и в различных районах бывшего СССР, статистические сведения, собранные в фундаментальном исследовании Р. Дэвиса и С. Уиткрофта ((R.W. Davies, Stephen G. Wheatcroft. The Years of Hunger: Soviet Agriculture 1931-1933. New York, 2004, pp. 137-162), и ряд других работ. Однако осталось еще немало расхождений во взглядах ученых, а в печати и среди различных слоев населения циркулирует большое количество просоветских и антисоветских мифов. При этом, вероятно, большинство исследователей согласятся с тем, что коллективизация была экономической реформой, проводившейся сверху необычайно жестоким образом, поставившей под полный контроль государства производство и распределение продукции сельского хозяйства. Политическая дискуссия продолжается по вопросу: были ли оправданы последующими историческими событиями эти страшные меры или они сыграли только негативную роль? Не подлежит сомнению, что результатом коллективизации были огромные потери населения, и резкое снижение продуктивности села. С другой стороны, государство, получив полный контроль над продукцией сельского хозяйства, снизило потребление продовольствия по всей стране, особенно потребление сельских жителей, использовало «сэкономленную» продукцию для завершения военно-промышленной индустриализации и так или иначе кормило население в чудовищных условиях Великой отечественной войны. Проблема потерь населения является в этом споре одной из ключевых.

Не слишком велики сегодня различия в оценках размера потерь. Если 30 лет назад ученые, занимающие противоположные позиции, расходились между собой в сотни раз, от десятков тысяч до десятков миллионов, то сегодня все согласны, что счет идет на миллионы и разница между тремя, семью или десятью миллионами не кажется принципиальной. Более важным является вопрос, что это за потери, из чего они складываются и как распределяются во времени и по территории страны.

Большинство исследователей, занимающихся оценкой потерь населения в годы коллективизации, приурочивают их к эпицентру голода 1932-33 годов. В фундаментальной работе «Демографическая модернизация России 1900-2000» (М. 2006, сс. 411) приводятся различные оценки потерь и все полученные авторами цифры рассматриваются как потери от голода 1932-33 годов, хотя сами авторы расчетов совсем не всегда так думают. В.А. Юсупов в книге «Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине ХХ века» (Новосибирск, 2000, сс. 85-93), опираясь на архивные сведения ЦУНХУ СССР и на работу Е.А. Осокиной, основанную на этих же материалах, также относит все потери к голоду 1932-33 годов. С.В. Кульчицкий также объясняет демографический дефицит населения Украины эмиграцией и потерями от голода в 1932-33 годах (С.В. Кульчицкий. Голод 1932-1933 годов на Украине как геноцид. Киев 2005). Интересное исключение составляет совместная работа французских и украинских ученых (France Mesle, Serhii Pyrozhkov et Jacques Valin “Introdaction a la premiere partie Mortalite et Causes de Deces en Ukraine au XX siecle”. Paris, 2003, с. 30), Величина потерь в этом расчете представляется мне заниженной, но распределение их по всему периоду 1929-1933 годов совершенно справедливо. Более того, население продолжало нести заметные потери и после 1933 года.

Концентрация внимания исследователей на потерях голода естественна, поскольку в 1932-33 годах убыль населения действительно была заметно выше, чем в другие годы. Другой причиной, вносящей заметную погрешность в оценки потерь, является повышенное доверие к официальной статистике, не публиковавшейся в свое время, но сохранившейся в архивах. Эти сведения были хорошо известны статистикам 30-х годов, однако, у них не было ясной картины движения населения, что стало очевидным, когда переписи 1937 и 1939 годов продемонстрировали ошибочность текущей демографической статистики и прогнозных расчетов пятилетнего плана. Развал статистического учета начался в результате массовой стихийной миграции населения, вызванной процессами индустриализации и коллективизации.

Наконец, недостаточно внимания уделяется исследователями потерям в ходе раскулачивания и ухудшению социального положения огромных слоев населения в результате коллективизации. Остановимся кратко на этих явлениях.

 

МИГРАЦИЯ

В середине 20-х годов, несмотря на быстрый рост численности населения в деревне, массовое движение из села сдерживалось жилищным кризисом в городах, безработицей, убывавшей очень медленно, и, главное, перераспределением земли в деревне. Советская власть поставила землевладельца в сложные условия. Он получил землю, но продать ее не мог. Земля принадлежала крестьянину при условии трудовой обработки собственными силами. В противном случае она могла быть отобрана. Дореволюционный вариант: продать землю и переехать в город с некоторыми деньгами — отпадал. Аграрная колонизация на востоке страны в эти годы также значительно ослабела: во-первых, из-за появившейся возможности расширить землевладение дома, во-вторых, из-за уменьшения государственных субсидий переезжающим, в-третьих, из-за противодействия местных национальных властей. Крестьянин оказался привязан к своему драгоценному сокровищу, что, правда, не исключало переезда в город отдельных, как правило, более молодых членов семьи (на заработки, на учебу, в няньки и т.д.) В результате, рост городского населения не превышал 1-3% в год. Наиболее интенсивно развивающейся функцией городов была административная. В 1928 году число горожан превышало дореволюционный уровень на 10%, однако, рабочих было на 12% меньше, в торговле и обслуживании было занято в три раза меньше людей, и лишь служащих было заметно больше, чем в 1913 году (Труд в СССР. М. 1968, с. 20).

В конце 20-х годов начинаются один за другим два процесса, которые полностью меняют условия жизни и быта населения: индустриализация и коллективизация. Первый – открывает рабочие места в различных частях страны, второй – делает опасной, порой невыносимой, жизнь в деревне. Оба фактора самым решительным образом выталкивают деревенских жителей в город, на стройки, в отдаленные районы страны. В 1930 году число переселившихся в города удваивается по сравнению с предыдущим годом, в 1931 – опять удваивается. Людские волны перекатывались из конца в конец страны, сквозь города, стройки, заводы и фабрики. В 1930-32 годах в города приезжало по 10-11 миллионов человек в год, и больше половины из них покидали город в том же году. Численность принятых на работу и численность уволенных в течение года была порой выше числа работающих. На многих фабриках и стройках персонал обновлялся полностью чуть ли не каждые 2-3 месяца. Эти огромные добровольные и принудительные миграционные потоки лишь очень в незначительной степени фиксировались органами официального статистического учета, в частности прибытие в города и поселки учитывалось намного лучше, чем убытие из них. Массовая неконтролируемая миграция разрушала статистический учет численности, рождаемости и смертности населения, они становились постепенно условными величинами, заметно отличающимися от реальности. Результаты расчета миграционных потоков между Россией, Украиной и другими регионами СССР с учетом интенсивной русификации украинцев, происходившей в этот период, показаны в таблице 1.

 

ТАБЛИЦА 1.   Баланс миграции по регионам СССР в 1926-1938 гг.

регионы Россия Украина Белоруссия Закавказье Казахстан всего
Ср. Азия
Россия

590

273

-531

-1490

-1158
Украина

-590

-44

-173

-807
Закавказье

531

44

15

590
Казахстан и

1490

173

42

1705
Ср. Азия

С. Максудов Миграции в СССР в 1926-1939 годах. Cahiers du Monde russe. 40/4 1999 сс. 763-796.

В отличие от обычных таблиц такого рода здесь даны не прибытие и убытие в регион, а баланс

миграции между регионами, поэтому по вертикали и горизонтали мы имеем одинаковые результаты.

 

«НОРМА» СМЕРТНОСТИ

Журналисты и даже некоторые ученые, говоря о потерях времен коллективизации, упоминают многомиллионные цифры умерших от голода или погибших насильственной смертью. Например, историк Н. Сванидзе в передаче «Особое мнение» в 20-х числах февраля 2010 года, призывая судить Сталина, сказал, что в ходе коллективизации 10 миллионов человек были убиты. Многие авторы, называют всех погибших в этот период жертвами голода. В действительности потери, как правило, рассчитываются как сверхсмертность, то есть убыль населения, превышающая некоторый гипотетический уровень, принимаемый в качестве нормы. В этом случае в потери попадают и убитые, и погибшие от голода, и умершие от самых разных болезней, важно лишь, что общее число умерших больше величины, принимаемой в качестве допустимой нормы. Обычно в качестве такой нормы берется средний уровень смертности за некоторый предшествующий период. Однако коэффициент смертности не слишком надежная характеристика, он зависит от численности поколений по возрастам и с постарением населения должен постепенно возрастать. Но главное, из-за высокой миграционной активности для рассматриваемого периода характерно заметное ухудшение текущей статистики, особенно учета смертности. Поэтому в качестве нормы используются более надежные сведения, приуроченные к переписям населения. При этом учитывается общая тенденция изменения смертности в рассматриваемый период.

В ХХ веке в развитых странах наблюдалась устойчивая тенденция снижения повозрастной смертности и рост продолжительности жизни. Эту тенденцию можно видеть на примере изменения уровня смертности в США. В СССР тенденция снижения уровня смертности была в ХХ веке даже более интенсивной, чем в США (рис. 1). Начавшаяся в конце XIX века модернизация страны стремительно ускорилась после революции. Она включала рост образования, распространение медицинской помощи, массовые прививки от эпидемических заболеваний, прогрессивные социальные мероприятия, такие как уравнение женщин в правах с мужчинами, разрешение разводов и абортов. Заметное влияние на снижение уровня смертности после гражданской войны и после завершения коллективизации оказывала массовая гибель людей в предшествующий период. В годы демографических катастроф умирают хронические больные, ослабленные, плохо приспособленные к жизни, многим из них и в более благоприятных условиях предстояла нелегкая, но более продолжительная жизнь. Происходит как бы искусственное оздоровление каждого поколения, люди, которым суждено было умереть в ближайшие годы, умирают во время катастрофы и поэтому население в среднем и каждая возрастная группа в частности оказываются на некоторое время более здоровыми, чем были бы при нормальных условиях существования. Этот эффект играет большую роль в демографической истории советского населения. На рисунке 1 видно, что после каждой из катастроф смертность сразу оказывается ниже, чем перед ее началом, то есть население оказывается искусственно оздоровленным. «Эффект катастроф» сильно действует в первые годы, а затем постепенно ослабевает, что отчасти и привело к росту смертности населения СССР начавшемуся в конце 60-х годов (рис. 1). Для расчета потерь в годы коллективизации существенно, что после завершения катастрофы устанавливается новый, более низкий уровень естественной смертности, который может рассматриваться в качестве нормы для периода, последовавшего за катастрофой.

В расчете потерь населения для России и для Украины были использованы таблицы смертности, составленные на основе переписи 1926 года и повозрастная численность мужчин и женщин по этой переписи с поправками к численности детских возрастов, предложенными Ю.А. Корчак-Чепурковским. Таблицы смертности СССР составлены С.А. Новосельским и В.В. Паевским для Европейской части СССР, и перенесение их на все население страны занижает естественную смертность и преувеличивает потери. Поэтому расчет проводился для народов, обитающих главным образом в Европейской части СССР (русских, украинцев, белорусов, наций Поволжья), исключались из расчета коренные национальности Казахстана, Средней Азии, Закавказья, Северного Кавказа. Потери этих наций в ходе коллективизации оценивались отдельно. При таком подходе группы населения, не охваченные таблицами смертности 1926-27 годов, не велики, и возможная ошибка расчета снижается до нескольких процентов.

Западные исследователи отмечали также, что российские таблицы преуменьшают уровень смертности в старших возрастах. Франк Лоример вносил в данные о повозрастной смертности поправки, ориентируясь на польские таблицы смертности 1930-31 годов. Однако С.А. Новосельский считал, что население России в старших возрастах действительно имело несколько большую продолжительность жизни, чем в соседних странах из-за высокой смертности новорожденных и детей младших возрастов (до 50% к пяти годам), уносившей ослабленную часть каждого поколения. Подобный эффект естественного отбора наблюдается и в других странах. Например, американские негры в 1978 году имели продолжительность жизни новорожденных 65 лет у мужчин и 73,6 у женщин, в то время как соответствующие цифры у белых составляли 70,2 года и 77,8 лет. Однако 85 летним афро-американцам предстояло прожить на 2,5 года больше, чем белым, а разница у женщин составляла 3,2 года в пользу негритянского населения (Maksudov. Some causes of rising mortality in the USSR. Russia № 4, 1981).

 

Рис. 1   Коэффициент смертности России-СССР и США в 20-м веке

 

Второй важной причиной, по которой не следует вносить поправки в таблицы смертности 1926-1927 годов, является завышение возраста старшими поколениями в переписи 1926 года. Это очень распространенное явление, отмечаемое почти во всех советских переписях, а для дореволюционного населения имевшее массовый характер. Поскольку таблицы смертности составлялись по данным переписи, погрешностям таблиц соответствуют искажения повозрастной численности, эти ошибки взаимно элиминируют друг друга, и поэтому поправок в таблицы вносить не следует.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ

С началом индустриализации в СССР разразился продовольственный кризис. Государству нужно было все больше хлеба для быстро растущих городов и строек и для продажи на внешнем рынке, чтобы за вырученные деньги купить оборудование для предприятий. Село же давало все меньше зерна, поскольку рост населения и поголовья скота вели к увеличению потребления зерна в деревне и росту рыночных цен на хлеб. Нужно было увеличить заготовительные цены, но платить больше власть и не могла, и не хотела, поскольку это угрожало снижением темпов индустриализации страны. Начался отказ от политики закупок и возврат к продразверстке. Зерно изымалось у более зажиточной части деревни, так называемых кулаков, и часть его (25%) распределялась среди бедной части села через специально организованные комитеты бедноты. Сельское население ответило на принудительное изъятие зерна по низким ценам у зажиточной части населения, уменьшением площади посевов, убоем скота, отказом от наемного труда, продажей или даже выбрасыванием сельскохозяйственных машин, отказом от земли, бегством в город. Но чем больше снижалось производство зерна, тем энергичнее было давление властей на деревню с целью его получения. Хлеба не хватало. В городе вводилась карточная система для минимального уровня снабжения продуктами рабочих и служащих, из села изымались все излишки и не только излишки. Ухудшение питания вело к росту смертности.

Другим фактором повышенной убыли населения были тяжелые условия существования на сотнях строек, разбросанных по всей стране, особенно на северо-востоке. Люди жили в бараках, страдали от холода и эпидемических заболеваний. Вот как описывают работники ОГПУ положение на строительстве Магнитогорска:

 

«На 1 октября в Магнитогорске имеется 10 тысяч семейств – 42 462 чел. В том числе имеется детей до 14 лет. возраста 15 000 чел… К моменту обследования, на центральном и известковом поселках жило в палатках 7 500 чел., остальные в общих бараках, вместимостью до 200-250 чел. Большинство бараков, вследствие скученности содержатся крайне грязно. Особенно тяжелые условия размещения сказываются на детях (о детях смотри ниже). В последний месяц приступлено к постройке дерновых 10-ти комнатных домов… Санитарное состояние надо признать явно неудовлетворительным, медицинское обслуживание недостаточным. Основной причиной является исключительно тяжелые жилищные условия: отсутствие бань, прачешных, оборудованных больниц, амбулаторий и недостаток медперсонала. Всего имеется 5 врачей и 21 фельдшер… Единственный детский врач, имеющийся там, так описывает положение детей: “Когда проходишь по баракам, то всюду, на каждом шагу, наталкиваешься на лежащих с поносами, корью, воспалением легких, детей; из разных углов доносится коклюшный кашель, лежат дети с желтухой; лежат и, несомненно, нераспознанные больные брюшным тифом, как среди детей, так и взрослых. Остальные дети, шныряющие по нарам и проходам в общей толкотне, в громадном большинстве резко исхудалые, без кровинки в лице, ослабевшие, — кандидаты на тяжелую инфекцию, а возможно, на скорую смерть. Когда мне приходилось принимать этих детей, это были, в большинстве своем, здоровые, крепкие дети. Разрушение их здоровья идет быстро и нет сомнения, что, если не будут приняты быстрые меры, хотя бы к некоторому улучшению положения детей, то погибнет из них в течение ближайших месяцев не 7% [по данным Магнитогорского Горздравотдела за 3 месяца умерло 7% детей – С.М.], а 50% В настоящее время больных детей имеется не менее 80%”» (ЦГАОР, ф. 374, оп. 28, д. 4055).

 

С началом коллективизации в таких же и даже в худших условиях оказались миллионы сельских жителей, высланных на север, на Урал и в Сибирь (см. Сергей Красильников. Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М. 2003; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 томах. М. 2000;Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы в 4 томах. М. 2003).

 

ПОТЕРИ ОТ РАСКУЛАЧИВАНИЯ И ДЕПОРТАЦИИ

Увидев, что по мере увеличения давления на производителя, продовольствия становится все меньше (эффект шагреневой кожи), правительство решило пойти на крайние меры: полностью взять под контроль все сельскохозяйственное производство и распределение, создав крупные высокопроизводительные коллективные хозяйства. Реформа готовилась, как военная атака. Сельским активистам, коммунистам и комсомольцам были розданы наганы, ОГПУ были составлены списки лиц, подлежащих предварительному аресту (кулаки первой категории), которых подозревали в том, что они могут организовать вооруженное сопротивление. Этих людей ОГПУ получило право приговаривать к тюремному заключению и даже расстреливать. Предварительно численность этих опасных противников оценивалась в 60 тысяч человек.

Другая группа кулаков, примерно 3-5% всех крестьянских хозяйств, подлежала раскулачиванию, полному ограблению, изъятию земли, построек, инвентаря, скота, денег и практически всего домашнего имущества и высылке независимо от возраста, пола, состояния здоровья, либо далеко на север, либо не так далеко, на границы региона на плохие земли, где они должны были начать жизнь заново. Следует заметить, что вся эта компания раскулачивания (уничтожения кулака как класс) была абсолютно вне рамок закона. Люди, бывшие до вчерашнего дня, законопослушными гражданами, арестовывались, приговаривались без следствия и суда к смертной казни, полной конфискации имущества, ссылке вместе с малолетними детьми в необжитые места. Такого не происходило даже в годы революции и гражданской войны, даже по отношению к открытым врагам советской власти, к лицам, причисленным к крупной буржуазии. Наказание за самые серьезные преступления никогда раньше не распространялось на малолетних детей и престарелых родителей. Всего в 1928-32 годах было выслано в отдаленные районы страны около 2,5 миллионов крестьян. В местах ссылки погибли в 1930-32 годах 928 тысяч человек и еще 185 тысяч составили потери 1933 года (С. Максудов. Коллективизация и голодомор. Сборник статей института Истории РАН. М. в печати). Еще два с лишним миллиона были ограблены, и выгнаны из родных деревень.

Дополнительное давление на зажиточную часть села оказывалось с помощью налогообложения. За неуплату налогов и «добровольных» займов и за не выполнение задания по поставкам продовольствия (твердое задание), крестьянину грозил сначала штраф в пятикратном размере, затем конфискация собственности и арест. Имущество в судебном порядке было изъято примерно у трех миллионов селян. Еще 5-6 миллионов «добровольно раскулачились», бросили землю и дома и бежали, куда глаза глядят. Таким образом, больше десяти процентов сельских жителей, причем самых трудолюбивых, хорошо знающих свое дело, были превращены в люмпенов, скитающихся по стране, не имеющих средств к существованию, крова над головой, работы и необходимых документов.

 

ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС

Но и оставшимся в селе крестьянам было нелегко. Их заставили вступить в колхозы, сдать туда землю, орудия труда, большую часть скота. Практически они потеряли право распоряжаться выращиваемым их руками урожаем. Они не имели права покидать без разрешения администрации родную деревню, то есть утратили и экономическую, и политическую свободу. Их уровень жизни снизился до немыслимого в прежние времена предела. В 1932 году на среднюю колхозную семью было выдано 6 центнеров зерна, примерно по 130 кг. на человека (Очерки истории сельского хозяйства в союзных республиках. М. 1963, с. 147). И до революции, и годы НЭПа норма потребления была примерно в два раза больше. Даже в голодном 1921 году на Украине на человека приходилось 170 кг. муки (Народное хозяйство Украины 1921/1922 году. Харьков 1923, VIII, сс.). В 5 раз снизилось потребление сельским жителем мяса, в 6 — животных жиров и яиц, в три раза – творога и сметаны. Выросло лишь примерно в полтора раза потребление картофеля (Sergei Maksudov. Victory over the Pesantry. HARVARD UKRANIAN STUDIES XXV, ¾, 2001, pp.187-236). И в последующие 20 с лишним лет этот нищенский уровень оставался редко превышаемой нормой.

В книге украинского историка советских времен Слюнько помещена выразительная фотография: телега с горкой зерна, крестьянин лопатой насыпает аккуратно в мешок другому. Рядом уже отоварившийся с мешком на плече ждет товарища. Мешок не слишком тяжелый, килограмм 20—30. Подпись под фотографией: «Раздача зерна в счет аванса лучшим колхозникам. Село Павловка Харьковской области 1932 год». Аванс, который выдается не всем, а только лучшим, помещается в одном неполном мешке. Совсем недавно таким был дневной заработок батрака, а теперь это может стать основной частью оплаты труда за год. И скорее всего положение оказалось еще хуже. Осенью, когда выяснилось, что Харьковская область не выполнила план хлебозаготовок, из закромов лучших колхозников выгребли этот жалкий аванс, оставив их семьи умирать без куска хлеба.

Реорганизация сельского хозяйства, падение производства продовольствия нанесли тяжелый удар не только селу, но и городу. Положение усугублялось стремительным ростом городов и разрушением частной торговли. Изымая у села все излишки, правительство тем самым брало на себя обязательства по снабжению горожан, которые оно не было готово, а порой и не могло выполнить. В 1931 году на централизованном снабжении состояло 33,2 млн. человек, в 1932 – 40,2 млн. Государство установило сложную иерархическую систему потребления: 4 класса городов, 4 или 5 категорий жителей. Но даже у самой высшей группы (рабочие важнейших промышленных предприятий Москвы и Ленинграда – 1-й класс первой категории) нормы были ниже среднего уровня потребления времен НЭПа. Практически семейные рабочие Москвы получали в 1932-34 годах в месяц 2 кг. мяса, 1,5 кг. рыбы. сто грамм масла, 2 литра молока. Главным компонентом питания были хлеб 15-20 кг и картофель – 12-16 кг. в месяц на рабочего. (Е.А. Осокина. Иерархия потребления. М. 1993, с. 39). Города низших категорий и семьи рабочих не основных индустриальных предприятий снабжались практически только хлебом.

Одновременно с расширением системы государственного снабжения, происходило ее ухудшение. Полномочное представительство ОГПУ по Западной Сибири в июле 1931 года сообщает своему руководству в Москве и всем руководящим инстанциям Западной Сибири о перебоях со снабжением городского населения. Хлеба полагалось выдать во втором квартале 49 тысяч тонн, фактически выдано 35 тысяч, крупы соответственно 6 и 4,3 тысячи, жиров 10 и 4 тонн и так далее. Положение в третьем квартале еще хуже. ОГПУ предупреждает:

 

«Дальнейшее ограничение рабочего потребительского рынка Наркомснабом путем урезки контингентов, находящихся на централизованном снабжении, при неуклонно увеличивающемся объеме строительных работ и расширении промышленности, — создает угрозу перебоев и срывов ряда производственных планов». [Выделено автором сообщения – С.М.] (Голод в СССР. Подборка документов Государственного архива Российской федерации. М. 2009, с. 92).

 

В течение 1931-32 годов нормы снабжения постепенно уменьшались, а порой и полностью исчезали. 5 февраля 1931 года директивой ЦК ВКПб были урезаны продовольственные фонды Украины на 7 тыс. тонн в месяц. В связи с этим было снято с централизованного снабжения 18 городов (Черкассы, Чернигов, Полтава и др.), кроме транспортников, а в 8 других городах было решено обеспечить только рабочих основных предприятий. Некоторые рабочие и служащие переводились на снабжение по сниженной категории. В марте этого же года Наркомторг СССР снял часть населения с централизованного снабжения по всей стране. В апреле отменена система снабжения хлебом рыболовецких районов (Машков, цит. соч., с. 128).

Небольшие города и маленькие населенные пункты традиционно покупали хлеб на рынке, а картофель овощи, яйца, молоко и мясо получали в домашнем хозяйстве, с собственного огорода. Но и эти источники пропитания оказались с началом коллективизации под ударом. Приусадебные участки и огороды были обложены огромными налогами, требовалось сдать молоко, мясо, картофель, нередко в больших размерах, чем было произведено в хозяйстве. В Смоленском архиве хранится множество жалоб горожан в Рабоче-крестьянскую инспекцию (РКИ) на такое положение. Так житель города Велижа Западной области в июне 1931 года, объясняет, что не может сдать 1000 литров молока, поскольку его корова не дает столько. Он просит снизить налог до 300 литров либо забрать корову. По этому заявлению РКИ принимает соломоново решение; «Проверено и установлено, что твердое задание как зажиточному дано правильно, но несоразмерно и потому снижено до 600 литров, так как на 8 едоков одна корова» (WKP 348).

Немногочисленные горожане, которые сумели сохранить ценности (кольца, серебряные ложки и т.п.) или те, кто имел родственников за границей, присылавших им валюту, покупали продукты в специальных магазинах – Торгсинах, служивших мощным источником выкачивания валюты и драгоценностей у населения.

Важное значение для снабжения города начинают играть подсобные сельскохозяйственные производства, создаваемые при предприятиях. Заводы, шахты, тресты организуют силами своих рабочих выращивание картофеля и овощей, разведение свиней, отлов рыбы. Полученные продукты идут на организацию общественного питания при заводах и снабжение рабочих. Кроме того, рабочим и служащим выделяются огороды, обрабатывая которые во вне рабочее время, горожане получают возможность обеспечить себя некоторым количеством продовольствия.

Но миллионы жителей города не получали карточек и не имели огородов. Одинокие и больные старики, ремесленники, бывшие нэпманы, потерявшие как раз в это время свое занятие, безработные, лица свободных профессий, горожане, имевшие землю в селе и утратившие ее в годы коллективизации. Положение этих людей было ужасным. Цены на рынке, единственном источнике их снабжения, стремительно росли. В 1931 году месячного заработка ремесленника или подсобного рабочего хватало лишь на покупку двух-трех буханок хлеба. Осенью 1932 года продажа хлеба, зерна и муки на рынке в областях, не выполнивших государственный план хлебозаготовок, была запрещена. И начался страшный, никогда прежде не достигавший таких размеров, голод.

 

ГОЛОД

Голод 1931, 1932, 1933 годов страшная и большая тема, которой я не буду подробно здесь касаться. Но чтобы дать некоторое представление о том, как выглядели происходившие события глазами их участников, приведу один из тысяч появившихся в печати и Интернете рассказов, как и многие другие пронизанный тоскливым ощущением беспомощности и безысходности крестьянской жизни. Эта история отнюдь не самая страшная, поскольку основные ее участники остались в живых. Автор ее Балац Павел Филиппович, участник Великой Отечественной войны, родившийся в 1923 году в селе Колибабиницы Хмельницкого района Винницкой области.

«Наша семья состояла из десяти человек: шесть братьев, две сестры, отец и мать. Жили не слишком хорошо, но и не очень плохо. Имели коня гнедого, объединялись для пахоты с дядькой Яковым, у него была кобыла Сирка. Однажды приходит “бригада”, чего-то кричат отцу, через какой-нибудь час не стало коня. Я узнал, что увели коня в коллектив. Потом снова пришла “бригада”, – выгнали овец пять или шесть штук и два дядьки взяли корову с телкою и повели в коллектив. Мама плакала, мы, младшие, плакали, что ж мы будем есть, перемрем – ведь десять ртов! Никто на этот вопрос не ответил, напротив, обозвали кулаками и угрожали высылкою. Через некоторое время приходят с металлическими щупами, приказывают: «Давай хлеб!» Отец отвечает: «Я же выполнил хлебосдачу, все отдал, не знаю, как прокормить семью». Никто на эти слова не обратил внимание, щупами тыкали в землю [Во всех концах огромной страны члены буксирных бригад использовали металлические штыри для обнаружения мягкого, недавно выкопанного грунта – С.М.] После этого забрали отца в сельраду, потом в район, где продержали дней десять. Однажды вечером отец пришел из района. Ночами обсуждали, как будем жить? Был еще поросенок, кто-то подсказал, что “бригада” может забрать. Решили заколоть поросенка. И закололи, только не коптили (коптить запрещалось), сдернули шкуру. “Бригада” не задержалась, идет прямо в хлев, никого не спрашивая, видят, нет поросенка. Возвращаются в хату и с криком набрасываются на отца: «Куда задевал поросенка?» Отец отвечает: «Вы же все забрали, нечего детям дать поесть, решил заколоть». Снова в крик: «Какое ты имел право, кулацкая морда! Где шкура?» Зашли в кладовку, на счастье, там нашли шкуру и часть туши, забрали все, но отца не взяли в сельраду. Но самое ужасное с нами случилось в декабре или в начале января. Явилась бригада. Несколько подвод подъезжают до хаты. Мы с братом сидели на лежанке. Злые исполнители взяли сундук и понесли на подводу. Лавку, на которой миски стояли, также понесли на двор. Кровати у нас не было, четыре или пять широких досок, сбитых были вместо кровати, на них лежали подушки, одежда и кожухи. Все это схватили исполнители и понесли на подводу. Тут один из них взял брата и меня за руки и в одних полотняных сорочках, подштанниках и босиком вывел из хаты на дорогу, не сказав куда идти. Слышались выкрики: Кто посмеет принять этих сопляков, будет наказан». Мама была в обмороке, кто-то из родных принес воды, чтобы отошла. Соседский хлопец забрал нас в свою хату, дал поесть, и мы сидели там до вечера. Потом вечером пришли братья и отвели нас к сестре отца. Наше добро привезли к школе, стоявшей на возвышении посреди села, и стали продавать, как на ярмарке. Что-то люди купили, а часть наших вещей стояла под снегом и дождем, пока не сожгли.

Старшие братья Иван и Федор, поняли, что приходит конец, и уехали (потом я узнал) создавать Магнитку, где и теперь живет Иван, переселившийся из барака в хорошую квартиру. Михалко, Микола и Васька пошли в совхоз, где выращивалась рассада сахарной свеклы. Верховоды нашего села, узнав про это, стали добиваться, чтобы моих братьев повыгоняли с работы. Администрация совхоза, спасибо ей великое, не послушалась их требований.

Весной отцу разрешили занять пустую хату на другом конце села. Пришла голодная весна. Усадьбы заросли лопухами и крапивою. Я рвал лопухи и крапиву на огородах, приносил матери, мать накрошит мелко и наварит целый котел. Ешь, ешь, живот полный, а есть хочется.

Семья разбрелась в поисках спасения, остались я, отец и мама. Брат старший пас корову у совхозного начальника, изредка приносил литр молока, но это капля в море. Начали мы пухнуть. Отец вспух, сидя дома и горько думая, думая о чем-то, мать тоже опухла, плачет и приговаривает: «Крапива нас не спасет, помираем». Однажды я пошел к знакомому хлопцу и не застал в живых. Отец и сын лежат мертвые. Их обмотали тряпками, положили на подводу и повезли. Много было попрошаек, которые ничего не выпросив тут же, садились около хат и умирали. Подошла и ко мне очередь. С огорода до хаты я уже не мог дойти. Мама меня привела до хаты, постелила на полу, положила и что-то отцу сказала. Поздно вечером пришла сестра из совхоза, принесла еды, мама сварила суп и дала мне. Я съел. Брат и сестра, убедившись, что мы трое дошли до края, договорились десятую часть пайка каждого из них приносить по очереди нам. Началась жатва, в хате появился кулеш из недозревшей пшеницы или ржи, но мне не давали наесться до сыта, чтобы не случилась неожиданная смерть.

Во время жатвы паек брата и сестры в совхозе увеличился и нам троим стало перепадать побольше. Жатва и дружная семья спасли нас». (Голод 33. Народна книга-меморiал. Киiв. 1991. сс. 85-86)

 

Не только крестьяне, но рядовые партийные работники не могли смириться с чудовищной реальностью и абсурдностью происходившего. Вот письмо украинского коммуниста, написанное в декабре 1932 года:

«Тов. КОССИОР. Откройте глаза на действительность, что вы делаете своей политикой безмолвные Вы рабы Москвы. Вы за два года угробили Украину, сельское хозяйство… в прошлом году вы оставили украинское крестьянство без куска хлеба, без картошки, ни зерна кукурузы, даже сою, никому не нужную, повывозили, а колхозники как дикие волки стояли, уходили в поле собирать падалишнюю сою да кукурузу. Вы хотя-бы посчитали сколько у нас умерло детей и стариков от голода. Вы хотя-бы потрудились и собрались с мужеством подсчитать эти жертвы и познакомить Москву с результатом нашей беззаботной и безответственной «борьбы» за «социализм»… Колхозники прямо говорят – панщина. Но панщина, никогда не доводила село до такого состояния, как мы довели за эти два года…

Крестьянин получил 20 кило аванса и вы постановили у него отобрать, как незаконно полученный… В общем остается последнее постановление издать, объявить, что он незаконно существует на свете. Вы не разрешали ему родиться. Вы объявили ему, что он ест незаконно, а законно ли ему гниль селедок продают по 5 р.ф. и по рублю за пуд… Весной у нас работать некому будет, лошади подохнут и остальные, а обманутый дважды крестьянин в третий раз не поверит. Если только живой доживет до весны. Человек с человеческим сердцем не может спокойно смотреть на несчастного служащего города, которому совершенно не дают хлеба, а на рынке нет ни крупы, ни картошки, ничего съестного, и кооперация ничего не доставляет, он побледнел как тень, а будущее поколение, для которых мы строим социализм, на 90% рахитны и туберкулезны. Рабочих «Красной звезды» приводят в больницу опухших от голода… Это есть худшая форма нажима на босого, раздетого, коллективизированного, голодного крестьянина, которого за одну похлебку заставляют безплатно перемолачивать солому под командой какого-нибудь прохвоста, который их за ихний хлеб называет кулаками и врагами советской власти… Он на молотьбе в карман наберет зерна, чтобы голодным детям сварить кашу, а его арестовывают в ДОПР. Даже с мышиных гнезд не позволяют колхознику собирать зерна. Говорят «политика», что когда он насобирает так не пойдет на работу. Это метод «стимулирования» ударничества, — это позор, до которого не может докатиться ни одно классовое общество: голод – метод привлечения на без платную работу – это «борьба за социализм»… ЛЕНИН говорил, что нужно показать, что в колхозах лучше живется, чем в индивидуальном хозяйстве, мы до 31 года это показали, а в 1931 и 32 году как будто нарочно показали: «а попался, наконец-то в наших руках. Ну теперь не вырвешься», и безрассудно начали над ним издеваться. Н. ЖИВАНОВ 24/XII -32 г.» (Голод в СССР. М. 2009, сс. 211-217)

 

Даже некоторые руководители высшего эшелона власти сознавали, что изъятие зерна выходит за границы возможного. Секретарь ЦК КПбУ М.М. Хотаевич 22 октября 1932 года пишет Сталину, что план заготовок на Украине выполнить невозможно. Он считает, что нереальный план не позволяет колхозам распределить доходы колхозников по трудодням. А пока крестьяне не получили ничего за свой труд, нелегко заставить их активно участвовать в решении задач, стоящих перед селом. Хатаевич оценивает количество хлеба, которое можно получить в республике в 3 360 тыс. т. Надо заметить, что, если бы власти действительно ограничились этой цифрой, на каждого сельского жителя Украины осталось бы на 45 кг. зерна больше, чем у него имелось. Немного, примерно по 200 грамм в день на человека, но бесконечно больше, чем ничего. Голода избежать было невозможно, но чудовищной смертности могло бы не быть.

С. Косиор, первый секретарь КПбУ, возмущенный попыткой Хатаевича обсуждать проблемы с Москвой через его голову, решительно возражает против немедленного снижения плана, утверждая, что этим можно сорвать заготовки следующего месяца. Только потом (в ноябре-декабре) можно будет уменьшить по его словам план заготовок до 3 760 тыс. т. (Голод в СССР, цит. соч., сс. 187-195). Практически, заготовки с помощью обысков и конфискации продолжались до начала февраля, после чего они перешли в сбор семян. Всего было выкачано из голодающего украинского села 4 234 тыс. т.

 

ПОТЕРИ ОТ ГОЛОДА

Рассказы пострадавших и статистические сведения, сохранившиеся в архивах, столь впечатляющие, что многие исследователи и журналисты все потери периода коллективизации переносят на 1933 год, а всю повышенную убыль 1933 года называют смертью от голода. Как показывают исследования, во время голода смертность от истощения составляла 15-20%; остальные потери связаны с хроническими заболеваниями, эпидемиями, желудочными болезнями, повышенной убылью от самых обычных причин, таких как простуда, становящихся гибельными у ослабленных недоеданием людей (Sergei Maksudov. Victory over the Peasantry. HARVARD UKRANIAN STUDIES XXV, ¾, 2001, pp.187-236). Информация об уровне смертности по месяцам также подтверждает факт, что собственно истощение играло не самую главную роль в потерях населения. В таблице 2 мы видим, что в конце 1932 года и зимой 1933 года, когда буксирные бригады отбирали у крестьян последние крохи продовольствия, когда, по словам очевидцев, вымирали целые семьи, когда по деревням ездили похоронные телеги, а умерших хоронили в братских могилах, уровень смертности в наиболее пострадавших регионах был сравнительно невысоким. Он вырос в несколько раз весной и достиг максимума в начале лета 1933 года, то есть в то время, когда власти начали оказывать продовольственную помощь населению, на полевых работах было организовано общественное питание, на огородах появились овощи, уцелевшие коровы и козы стали давать молоко, а в полях стало возможно срезать колоски (хотя за это и грозило страшное наказание). Словом, с появлением суррогатов и некоторого количества продуктов, смертность выросла в пять-семь и больше раз, и лишь осенью 1933 она опустилась до близкого к норме уровня. Это парадоксальное явление говорит о том, что не столько истощение, сколько желудочные заболевания служили главной причиной роста смертности. Существенным фактором были физиологические и психологические изменения организма человека в период продолжительного зимнего голодания. Ходячим скелетам, не умевшим ни о чем думать кроме еды, заталкивавшим в себя все, что хотя бы отдаленно напоминало пищу, нужно было диетическое питание под наблюдением врача. Ничего похожего они получить не могли.

Таблица 2.

 

Коэффициенты смертности сельского населения

по некоторым регионам 1932-1934

декада Украина Сев. Кавказ Н. Волга РСФСР
месяц

1932
I

17.9

16.3

12.8

19.6
II

24.8

15.7

16.0

17.6
III

23.2

23.6

18.9

21.5
IV

19.4

25.8

13.7

16.8
I-IV

21.3

20.3

15.3

18.9

1933
январь

22.4

28.1

21.9

22.6
февраль

35.5

44.1

31

30.9
март

72.4

61.7

47.1

35.6
апрель

103.5

97.3

71.2

35.6
май

145.1

95.5

106

38.5
июнь

196.2

92.1

133.1

44.3
июль

133

65.7

125.3

47.5
август

43.7

56.9

75.2

43.6
сентябрь

23.3

52.3

46.8

32.1
октябрь

13.1

38.9

32.5

25
ноябрь

11.6

27.4

26.5

21.3
декабрь

12.5

27.8

29.7

22.5
I-IV

67.7

57.3

62.2

33.3

1934
I

16.5

22.3

15.4

21.5
II

14.8

15.1

15.9

20.4
III

23.4

23.5

21.4

25.6
IV

10.0

10.5

10.9

13.0
I-IV

16.2

17.9

15.9

20.1
голод

51.11

46.22

46.3

28.57
1932-1934

35.5

32.6

31.6

24.7

Рассчитано мной. В графе «голод» среднемесячное значение за период

с октября 1932 по март 1934 (Трагедия советской деревни. Коллективизация

и раскулачивание. Конец -1932 – 1933, т. 3, М. 2001, сс.878-879)

 

Стивен Уиткрофт, первым собравший и опубликовавший приведенные в таблице 2 данные, считает, их надежными, поскольку, по его мнению, система регистрации движения населения в европейской части страны, особенно на Украине, несмотря на отдельные сбои, была достаточно достоверной (Трагедия советской деревни, цит. соч. с. 880). Однако низкий уровень смертности в голодавших районах в декабре 1932 и январе 1933 свидетельствует, скорее всего, о неполноте статистических данных. Это подтверждается и многими документами.

В начале февраля правительство решило, наконец, закончить хлебозаготовительную кампанию, сопровождавшуюся безжалостным изъятием у крестьян продовольствия, и начать подготовку к весеннему севу. Для сева нужны были рабочие руки, рабочий скот и посевные материалы. Было решено начать бороться с истощением населения, оказывая ему некоторую продовольственную помощь, и прекратить бегство жителей из голодающих районов. Последняя мера толкуется рядом историков как геноцид, изоляция голодающих территорий с целью уничтожения населения. Цель была иной – обеспечение посевной кампании рабочей силой. Беглецов в пунктах задержания кормили, если нужно, лечили, арестовывали, когда подозревали в антиправительственной агитации, и отправляли на работу по месту жительства.

В это время перед ОГПУ ставится задача изучить размеры потерь от голода. Перемена политики была довольно неожиданной, совсем недавно от ОГПУ требовали разоблачать и арестовывать саботирующих изъятие зерна из деревни, и упоминание голода рассматривалось как вражеская пропаганда. Поэтому сотрудники ОГПУ в своих отчетах, порой крайне осторожны. Так, в спецсправке Политического отдела ОГПУ от 15 марта, отправленной на самый верх, сказано:

«По дополнительным данным помимо 600 случаев опухания от недоедания, изложенным в предыдущей сводке, в феврале и начале марта дополнительно зарегистрировано 258 случаев опухания на почве недоедания и 195 — сильного истощения; из них на Украине 430 случаев (из них в Бердичеве 148) и в СВК 23 случая (Барышский, Пензенский, Малекесский районы и гор. Оренбург)» (Голод в СССР, цит. соч. с. 300).

 

В то же время 5 марта 1933 года Председатель ГПУ УССР получает докладную записку о проверке 35 районов Днепропетровской области.

 

«Поражено 336 сельсоветов, голодает 6436 семей, в них 16211 человек имеют на почве голодания признаки опухания; 1700 человек умерло от голода… По сообщениям перечисленных выше районов количество голодающих непрерывно увеличивается» (Голод в СССР, цит. соч., с. 254-265).

 

По этим данным голодающие имеются во всех районах, а число умерших колеблется в них от нескольких человек до нескольких сотен. В любом из указанных районов, число пострадавших больше, чем обнаружили по всей Украине авторы предыдущего донесения. Данные о наиболее пострадавших районах сведены в таблицу 3.

 

Таблица 3. Число пострадавших от голода в некоторых районах

Днепропетровской области по данным ОГПУ 5 марта 1933 г.

районы   Днепропетровской области Численность населения Число

голодающих

 Число

опухлых

 умерло отравилось
Вел. Лепетихский

48923

2725

1763

149

75
Павлоградский

80014

4165

2139

212

3
Ново-Васильевский

28118

4610

1721

508

190
Генический

41712

1115

689

84

9
Нижне Сергиевский

41536

405

315

80

3
Высокопольский

17610

435

162

106

2
Камянский

44103

1875

1550

94

Докладная записка председателю ОГПУ УССР.(Голод в СССР 1930-1934 М. 2009, сс. 254-265;

1933 Народне господарство УСРР. Киiв, 1935 сс. 14-16).

 

1700 умерших за месяц или два составляют 40% от среднемесячной смертности Днепропетровской области. А ведь в обследование попала только часть районов области, причем, по словам работников ОГПУ, проверка ряда районов была выборочной. Судя по всему, при обследовании фиксировалась только смертность от голода, а на повышенную убыль населения от других причин не обращали внимания. Таким образом, можно с большой вероятностью утверждать, что реальная повышенная смертность в январе-феврале в Днепропетровской области была много выше нормы и в несколько раз выше, чем показывает архивная статистика. Очевидно, существенно большей была смертность и в других областях Украины и сводные официальные данные не полны.

 

Таблица 4. Смертность 1927-1937 гг. (тысяч человек)

год

1927

1928

1929

1930

1931

1932

1933

1934

1935

1936
РСФСР

2092

1853

2111

1887

2031

2051

2938

2004

1875

2274
Украинская ССР

523

496

539

538

515

668

1850

483

342

361
т.ч. Днепропетровская обл.

57

57

60

61

56

66

177

53

39

40
СССР

3088

2784

3136

2876

3001

3191

5584

2941

2630

3120

Данные текущего учета. (Трагедия советской деревни, цит. соч. сс. 868-878).

В текущем статистическом учете смертности (таблица 4) отмечается заметный рост убыли в 1933 году примерно в 2,5-2,7 млн. человек по СССР и 1,5 млн. человек на Украине в 1932-33 годах. Как уже отмечалось, эти сведения безусловно занижены. В них практически не фиксируется рост смертности в 1930-32 годах, хотя есть множество свидетельств, как о потерях сосланных кулаков, так и о повышенной смертности населения в городах и сельской местности, связанных с ухудшением питания и условий жизни. Ориентировочную картину соотношения между смертностью в отдельные годы на Украине можно получить по сведениям о числе умерших в некоторых районах харьковской области и городу Харькову (таблица 5).

Таблица 5. Коэффициент смертности в 1929-36 годах по районам Харьковской области (промилле)

районы Харьковской обл. численность тыс. чел.

1929

1930

1931

1932

1933

1934

1935

1936
Балаклейский

78645

12.9

17.8

13.4

21.7

41.8

11.7

6.4

8.5
Барвенковский

37299

9.3

21.4

24.1

20.4

44.2

13.8

4.9

9.9
Близнюковский

51670

11.0

16.2

11.6

4.2

5.9

7.4

6.0

9.6
Богодуховский

97262

3.0

6.0

6.4

7.0

28.5

8.8

5.7

7.1
Боровский

32110

3.5

3.8

5.9

5.3

13.8

5.2

0.9

2.3
Валковский

78466

12.5

16.7

16.4

19.1

70.6

10.3

6.5

7.7
В. Бурлукский

39570

21.9

17.1

11.5

15.0

24.0

9.5

7.2

8.8
Волчанский

87221

23.3

20.4

26.2

29.9

132.9

12.2

3.9

9.6
Змиевский

76185

12.5

12.2

14.3

15.0

10.1

10.4

8.5

9.8
Двуреченский

49112

16.8

14.7

12.3

0.5

6.6

3.7

3.9

7.4
Зачепиловский

44180

11.2

11.7

10.3

9.0

98.0

3.9

3.7

3.4
Золочевский

66113

8.1

10.1

10.3

9.6

4.1

3.0

5.0

5.9
Изюмский

75077

10.7

12.0

8.4

8.1

31.8

7.1

6.1

6.8
Кегичевский

27014

11.3

14.9

11.4

21.2

80.8

7.6

6.5

13.5
Красноградский

64740

2.3

2.2

3.0

2.9

18.3

1.4

1.6

1.9
Краснокутский

77367

12.3

10.7

10.1

7.7

14.8

7.5

4.9

7.6
Купянский

81421

11.8

14.4

13.6

17.9

53.0

5.2

3.4

4.4
Лозовский

51419

12.6

16.7

6.0

12.6

26.9

8.7

7.1

6.8
Н. Водолажский

65057

14.9

18.5

14.8

11.9

49.3

5.2

7.8

8.2
Сахновщинский

50532

13.3

14.2

10.3

0.5

1.3

5.2

7.0

8.6
Шевченковский

40097

2.1

0.0

0.9

1.8

7.9

0.9

1.9

1.5
Г. Харьков

885856

12.2

9.7

11.0

12.8

47.0

11.2

8.9

10.0
Дергачевский тыс. Первомайский тыс. 1072

1000

 1954

1242

 1256

1097

 1240

799

 1121

1000

 1273

447

 772

267

 974

352
всего по районам тыс.

1270557

19674

20219

17938

17699

51630

11170

8204

11128
Некоторые районы тыс.

691912

9095

11007

9980

11677

40146

5611

3811

5139
Харьков тыс.

885856

10514

8164

9200

10928

40657

9850

7745

8103
города областные тыс.

3143

2684

2570

1826

5728

2064

1527

1781

Рассчитано мной. Численность населения по районам на 1.1. 1933 (Народне господарство УСРР. Киiв, 1935

сс. 14-16). Смертность из документа украинского архива, полученного мной в 1993 году: «Сведения о регистрации смерти органами ЗАГСа Харьковской области за 1929-1936 гг.» В документе указано число умерших. Подписан он зам. начальника управления В.А. Котляр. Исп. Дамрина. В документе 24 района и 5 городов. Два района Первомайский и Дергачевский отсутствуют в указанном справочнике, в котором число районов равно 87. К сожалению, там также отсутствуют данные о численности населения в городах областного подчинения (Изюм, Купянск, Лозовая и Чугуев). Судя по коэффициентам смертности в некоторых районах численность населения в справочнике не соответствует территории района в момент учета смертности, однако это не сказывается на рассмотрении изменения значений по годам. В группу «некоторые районы» включены наиболее достоверные, на наш взгляд, районы с номерами 1, 2, 6, 8, 11, 13, 14, 15, 17, 18, 19.

 

Районная статистика в некотором отношении представляется более надежной, в ней заведомо ошибочные сведения могут быть отброшены и рассмотрены отдельно. Зная о происходившем в тот период в стране, есть основания предполагать, что сельское население Украины и в частности Харьковской области в доколхозное время имело средний коэффициент смертности 15-20 промилле, в 1930-х он увеличивался из-за трудностей жизни и потерь населения в процессе коллективизации и раскулачивания. В 1932 и особенно в 1933 он должен был заметно вырасти, а затем упасть до уровня более низкого, чем был в конце 20-х годов. Этим условиям в большей или меньшей степени соответствуют 11 районов области, выделенных нами в отдельную группу. В остальных районах наблюдаются различного рода несоответствия, свидетельствующие о погрешностях статистики или изменении границ районов. Так как данные по каждому району нормированы по численности 1.1. 1933 года, коэффициенты 1929-31 гг. слегка преуменьшены, а 1934-36 гг. несколько преувеличены. Вероятно, занижение уровня смертности из-за ухудшения учета постепенно возрастало вплоть до 1934 года, а затем положение заметно улучшилось, в силу введения паспортов в городах и резкого падения миграции сельского населения.

При этом, во всех вариантах, рассмотренных в таблице, 1933 год выделяется намного более высоким уровнем смертности. Повышенная смертность отмечается также в 1932 и 1934 годах. Снижение смертности в 1931 году, является скорее всего артефактом миграции: сокращением численности сельского населения в результате раскулачивания, депортации, бегства из деревни и ухудшением статистики в то же самое время. Общие потери населения Украины между переписями 1926 и 1937 годов, рассчитанные по таблицам смертности 1925/26 годов, принятым в качестве гипотетической нормы, составляют 3.7 млн. человек (1.5 млн. младше и 2.2 млн. старше 12 лет). Повышенная убыль 1933 года по официальной статистике равна 1.3 млн., но скорее всего, потери в два раза выше и составляют 2.5 млн. человек. Остальные 1.2 млн. пострадавших приходятся на 1930-32 и 1934-36 годы, в первую очередь на 1932 и 1934.

Потери наиболее пострадавших районов России: Северного Кавказа и Нижней Волги, как было показано выше (таблица 2), не слишком сильно отличаются от потерь Украины. Они составляют вместе около миллиона человек, в том числе 600 тысяч приходится на 1933 год.

Огромные потери понесло в годы коллективизации казахское население, Принуждаемые к переходу к оседлой жизни в колхозах казахи бежали в пустыню, в другие республики, в Китай, теряя при этом скот и собственные жизни. Между переписями 1926 и 1939 годов численность казахов сократилась на 867 тысяч человек, а должна была бы увеличиться примерно на 400 тысяч. Таким образом, потери казахов составляют 1.3 миллиона человек, из них 0.6 млн. в 1933 и 0.3 млн. в 1932 годах. Часть потерь (около 200 тысяч) составляют казахи, откочевавшие в Китай (Kulisher. E.M. Europe in the move. War and population changes. 1917-1947. N.Y. 1948). К такой же цифре потерь можно придти, сопоставляя возрастную структуру казахов и узбеков в переписях 1926 и 1939 годов, принимая во внимание интенсивную ассимиляцию узбеками малых народов Средней Азии.

Общие потери населения СССР, рассчитанные передвижкой населения между переписями 1926 и 1939 годов, составляют 9.8 млн. человек (Сергей Максудов. Потери населения СССР в годы коллективизации. «Звенья», 1, М. 1991), из них 8.7 миллионов приходится на годы коллективизации. На регионы России, кроме Северного Кавказа и Нижней Волги, падает 2.9 млн. человек, из них 600 тысяч в 1933 году. 700 тысяч сосланных кулаков погибли в 1930-32 годах, 1.6 млн. человек составляет повышенная смертность по всей стране, связанная с ухудшением питания и условий жизни. На детей младше 12 лет приходится почти половина всех потерь (4.1 млн. человек). 2.7 млн. среди лиц старше 12 лет составляют мужчины и 1.9 млн. – женщины. Предложенное распределение потерь ориентировочно, оно нуждается в более детальном изучении на материалах первичной документации по всем регионам бывшего СССР.

 

Несомненно, потери сельского населения в ходе коллективизации были огромны. Но справедливо ли утверждение, что голод был геноцидом украинского народа, как говорят сегодня многие политические деятели Украины и некоторые ученые? В отличие от двух моих соавторов по изучению проблемы голодомора: Джима Мейса (с ним мы написали первую для него и для меня статью по этой теме Vtraty naselenniia Ukrainy za chasiv velikogo golodu, CVOBODA, 8 July 1982) и Станислава Кульчицкого (Kульчицький С.В., Максудов Сергiй «Втрати населення Украiни вiд голоду 1933 р.». Украiнський Iсторичний журнал. Киiв, №.2, 1991), я абсолютно убежден, что ни советское правительство, ни лично Сталин не имели намерения уничтожить ту или иную часть населения по этническому или территориальному признаку, и подобные утверждения лишь препятствуют серьезным историческим исследованиям.

Коллективизация была войной. Безжалостной и беспощадной войной – как ее тогда называли «битвой за хлеб». С одной стороны, в сражении участвовала дисциплинированная партия и всемогущее тоталитарное государство, с другой – сельский житель, в первую очередь крестьянин так называемой, производящей полосы. Стороны боролись за контроль над производством и распределением зерна и другой сельскохозяйственной продукции. Естественно, потери в этой битве оказались больше в тех местах, где сражение было более интенсивным. Патронов советская власть никогда не жалела. Чего стоил чудовищный закон от 7 августа 1932 года, грозивший смертной казнью за воровство колхозной продукции, так называемый «закон о колосках», который вскоре был распространен на все сферы сельскохозяйственной деятельности (Максудов. Потери населения СССР. Бенсон, Вермонт, 1989, сс. 287-298)

Никакой жалости ни к своим, ни к чужим «солдатам» великий полководец Иосиф Виссарионович Сталин, конечно же, не испытывал. Когда 20 ноября 1932 года один из партийных руководителей Кахиани прислал в ЦК ВКПб телеграмму, в которой доказывал, что репрессивная политика казахстанских властей, в частности занесение целых районов на «черную доску» ведет к подрыву сельского хозяйства и потерям населения. Товарищ Сталин тут же отреагировал:

 

«Шифровка Кахиани с выражением недовольства по поводу последних распоряжений Совнаркома и крайкома Казахстана по линии хлебозаготовок получена. Оценка т. Кахиани при других условиях была бы правильна, а при данных условиях совершенно неправильна. Т. Кахиани совершенно не учитывает, что за последние пятидневки хлебозаготовки в Казахстане падают скачками и ведут к практическому прекращению заготовок, и это несмотря на то, что план заготовок максимально сокращен, а долг по плану заготовок превышает десять миллионов пудов. При таких условиях задача состоит в том, чтобы ударить в первую очередь по коммунистам в районах и ниже районов находящимся целиком в плену мелкобуржуазной стихии и скатившихся на рельсы кулацкого саботажа хлебозаготовок. Понятно, что при этих условиях СНК и крайком не могли поступить иначе, как перейти на рельсы репрессий, хотя конечно дело репрессиями не может ограничиться, так как необходима параллельно широкая и систематическая разъяснительная работа. Сталин 21.XI 32 г.» (Голод в СССР, цит. соч. с. 197)

 

Несомненно, все действия по изъятию продовольствия у голодающего населения были преступлением против человечности. Однако среди решений властей были и такие меры, которые не диктовались соображениями экономической целесообразности, а, очевидно, ставили своей целью наказание и запугивание сельского жителя. Например, наложение на не выполнивших твердое задание по зерну поставок мяса на год и три месяца вперед или вывоз из колхозов семенных и фуражных фондов, хотя было ясно, что придется привозить семена обратно, поскольку власти не смогут отказаться от посева на следующий год.

На местном уровне это чудовищное давление выливалось в отбор у селян любого вида продовольствия (картофеля, фасоли, свеклы), хотя эти культуры и даже мясо не засчитывались вместо поставок зерна, и порче продуктов, не подлежащих изъятию (втаптывание в грязь сваренной каши, загрязнение мочой бочек с капустой и другие, подобные, поистине чудовищные поступки «заготовителей»). Было не существенно выполнила ли семья свои обязательства перед государством, хорошо или плохо она работала в течение года в колхозе, буксирную бригаду интересовало лишь имеются ли у семьи запасы продуктов, и где они спрятаны? Фактически утверждалось, что крестьянин не имеет права есть. (Известны случаи исследования фекалиев, по которым деревенские Шерлок Хомсы старались понять, не ели ли крестьяне хлеба)?   Никакие жалобы на подобные действия до февраля 1933 года никакими государственными инстанциями не принимались.

Целью правительства было получение намеченного количества зерна независимо от того, сколько продовольствия останется в деревне. Кроме того, оно хотело, чтобы крестьяне осознали, что в случае неподчинения им грозит страшное наказание. Голод явился результатом реализации первой задачи и оружием для выполнение второй. Знали ли высшие власти о размерах потерь от голода? Не знали, потому что не хотели знать. До февраля любые разговоры о голоде рассматривались как вражеская агитация. В официальных документах голодающие не упоминались. Партийным руководителям разрешалось думать только об одном – о выполнении плана хлебозаготовок. Следует заметить, что административная и партийная деятельность тех лет носила характер кампаний, и в каждый отдельно взятый момент главной считалась только одна кампания, требовавшая концентрации всех сил и средств на ее выполнении. Поэтому, когда в начале февраля власти начали подготовку к севу, заготовки перешли в сбор семян, а все административно-партийные усилия были направлены на организацию посевной. Для этого требовались семена (частично выдаваемые в долг государством), рабочий скот и трактора и, главное, рабочие руки, то есть сам сельский житель желательно способный к работе. Обтянутые кожей скелеты для работы не годились. Крестьянин из злоумышленника, прячущего государственное зерно, превратился в работника, нуждающегося в некотором питании. Начался отлов беглецов по стране и возвращение их по месту жительства, организация общественного питания, а также некоторой помощи голодающим, в первую очередь детям. К этому времени относятся исследования ОГПУ масштаба голода; наказания местных руководителей, на которых была возложена вина за гибель голодающих (хотя они всего лишь усердно выполняли распоряжения центра); отпуск продовольствия нуждающимся районам и областям. Вот что 15 марта 1933 года Станислав Косиор считает необходимым сообщить товарищу Сталину:

 

«Если в прошлом году замалчивали о тяжелом положении в районах, то в этом году наоборот – всячески стремятся выпятить наиболее тяжелые случаи, собрать и обобщить цифры. В очень многих сообщениях проглядывает целевое назначение информации – получить помощь ЦК. Само по себе это было бы правильно, если бы области и районы эти свои требования предваряли или хотя бы сопровождали собственной энергичной работой по мобилизации местных ресурсов для организации помощи. Имеющиеся в ЦК КПбУ сведения, как от обкомов, так и по линии ОГПУ о размерах голодовок крайне разноречивы. Это объясняется тем, что достаточно серьезной и трезвой оценки положения без замалчивания и замазывания, как равно и без преувеличений и паники в областях, как правило, еще нет. … если Днепропетровск слишком уж афиширует и выпячивает свое тяжелое положение, то Одесса наоборот многое замалчивает. Во всяком случае, несомненно, что наиболее тяжело в Днепропетровске, ибо пока 60% всех сведений о количестве голодающих и больше 70% зарегистрированных случаев смертей приходится на Днепропетровск. Из 49 районов в Днепропетровской области тяжелыми считаются 21 район. На втором месте по количеству сообщений о голодании стоит Киевская область, в которой особенно тяжелыми районами считаются 31. Здесь мы, несомненно, имеем очень серьезный рецидив прошлогодних голодовок в довольно широких размерах. Дальше по количеству пораженных районов идет Винница – 17, Донбасс – 11 районов, Одесса – 14, Харьковская 9 районов. Всего по регистрации ГПУ по Украине охвачено 103 района….

По сравнению с прошлым годом и в отношении пораженных районов, как и в отношении колхозов получается значительно более пестрая картина. Тут явно поражены районы с наиболее разложенными колхозами и плохим ведением хозяйства. Основная часть голодающих это те, кто совсем не имел или имел очень мало трудодней, в особенности из числа многосемейных, а также единоличники. В особенности тяжелое положение, так называемых, возвращенцев, т.е. тех, кто подчас вместе с семьями где-то бродил, а теперь в значительном количестве возвращается обратно в свои села и колхозы…

Но солидную часть голодающих представляют колхозники, хотя и выработавшие много трудодней, но получившие на руки очень мало хлеба. В этих районах 75-80% выданного хлеба падает на общественное питание. Причем, конечно, относительно больше пострадали от общественного питания как раз хорошие колхозники, а в особенности тяжело многосемейным. Есть случаи, когда выданный на руки хлеб отбирали обратно. Имеются такие факты, когда очень многие колхозники и единоличники под влиянием паники хлеб попрятали, а и в тоже время голодают. По одной Днепропетровской области таких случаев обнаружено больше 50. Основная причина голода – плохое хозяйничание и недопустимое отношение к общественному добру (потери, воровство и растрата хлеба) в этом году перед массами выступает более выпукло и резко. Ибо в большинстве голодающих районов хлеба по заготовкам было взято ничтожное количество и сказать, что «хлеб забрали» никак невозможно. Это нужно сказать по отношению к большинству районов даже Днепропетровской области, тем более это выпирает, например, в Киевской области, где в этом году хлебозаготовки были совершенно ничтожны… То что голодание не научило еще многих колхозников уму-разуму показывает неудовлетворительная подготовка к севу как раз в наиболее неблагополучных районах» (Голод в СССР цит. соч., сс. 304-307).

 

Мы видим, что автор письма знает, что голод был и в прошлом году, его замалчивали, и он не сомневается, что его корреспонденту это хорошо известно. Он также отмечает, что в этом году более «пестрая картина», но не хочет сказать, что более тяжелая. Виноваты в трудностях в первую очередь сами крестьяне (плохо работали, убегали куда-то). Ответственны и местные партийные руководители (разбазаривали зерно на общественное питание и не хотят энергичной работой «мобилизовать» местные ресурсы). И меньше всех, конечно, виновато республиканское и общесоюзное руководство: «сказать, что хлеб забрали никак невозможно». Нельзя при этом сказать, что у Косиора было адекватное представление о числе голодающих и их распределении по республике. Он не уверен (возможно, притворно), что голод 1933 года сильнее, чем в предыдущем году. Он считает, что потери Днепропетровской области самые высокие, а Харьковской наименьшие. По архивным данным за 1933 год на Днепропетровскую область приходится меньше 10% повышенной убыли населения, и смертность 1933 года превышает уровень 1927-29 годов в три раза, в то время как на Харьковскую область приходится 26% потерь, и уровень 1933 года в 4.5 раз выше, чем смертность в доколхозные годы. (Возможно, однако, что потери населения в Днепропетровской области зимой были действительно больше, но, благодаря принятым мерам, в летние месяцы 1933 года, смертность, хотя и выросла в несколько раз (см. табл. 2), оказалась меньше, чем в других областях Украины).

 

В заключение следует заметить, что битву за хлеб Сталину и его подручным удалось выиграть. Но это была не просто пиррова, а сверхпирова победа. Удар по сельскому хозяйству был такой силы, что оно не могло оправиться более двух десятков лет. Погибли почти 9 миллионов человек и надолго, если не навсегда, страна утратила класс людей, любящих землю и умеющих на ней работать. Деградировали морально-этические нормы населения, Были почти утрачены чувства независимости, самоуважения, была потеряна самостоятельность, изменилось отношение сельского жителя к труду. Все это в дальнейшем определило жизнь страны. Жестокость и привычка к насилию, охватившие население в годы коллективизации, аукнулись террором 1936-1938 годов. Нежелание защищать ненавистную власть, уморившую голодом родных и близких, во многом определило массовую сдачу в плен и дезертирство советских солдат в первые месяцы войны и толкнуло к сотрудничеству с немцами многих жителей Украины. Совковое сознание, сохраняющееся отчасти и сегодня, с его пассивностью, равнодушием, двоемыслием и неуважением к закону, тоже в значительной степени является наследием тех страшных лет.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Тов

maksudov

More Posts