На хлебном фронте

(К 90-летию провозглашения курса на кол­лективизацию)

В 1928 г. в брошюре с характерным названием «На хлебном фронте» Сталин привел таблицу выхода товарной продукции. (Как стало известно впоследствии, таблицу подготовил для Сталина академик В.С.Немчинов. Однако он не опубликовал в своих трудах методов расчета или обоснова­ния данных. Попытки отыскать в архивах рукопись с расчетами Немчинова, предпринятые историком И.А.Чемерисским в начале 70-х годов, не увенча­лись успехом).   В таблице сравнивалась товарность зернового хозяйства 1913 и 1926/27 годах. (Напомним, что хозяйственный год начинался в то время в СССР 1 октября, то есть речь во втором случае идет об урожае 1926 года).

В последний предвоенный год было собрано в России 5 млрд. пудов зерна, 26% которого было продано на внешнем и внутреннем рынке. При этом нам долю помещиков приходилось 12% валового сбора, но их хозяйства работали на рынок, продав 46.9% произведенной продукции. У кулаков товарность хозяйства была поменьше (34.2%), но половина зерна на рынке принадлежала им. Середняки и бедняки произвели половину зерна стране, но от продаж их доля составляла всего 28.4%.

Урожай в 1926 году был лишь немногим меньше, чем в 1913 — 4 749 млн. пудов, но товарность составила всего 13%. Исчезли помещики, производство кулацких хозяйств уменьшилось почти в три раза, а их товарность упала до 20.4%. Середняки и бедняки собрали 85.3% всего урожая, но выход на рынок у них сократился до 11.5%. Правда, появились колхозы и совхозы. Их доля в урожае была ничтожной — 1.7%, но на рынок они вынесли 47.2% своей продукции.

Приведенные Сталиным данные продемонстрировали важный факт: количество и доля зерна, продаваемого селом, уменьшились после революции вдвое. В 1926/27 го­дах деревня оставляла себе почти семь восьмых всего урожая. Можно бы­ло бы порадоваться за крестьянина, припомнив слова Ленина о том, что «крестьянин никогда еще в течении долгих веков нашей истории не имел возможности работать на себя: он голодал, отдавая сотни миллионов пудов хлеба капиталистам в город и за границу» (Соч., т. 39, стр. 276). Казалось бы, к этой фразе не следует относиться серьезно, ведь несколько десятилетий подряд после установления советской власти дореволюционный «голодный» уровень потребления оставался для сельского жителя недостижимой мечтой. И все же в ней есть некоторый резон. Сравнительно высокая товарность сельскохозяйственного производства до революции достигалась частично за счет снижения потребления селом, особенно продуктов животноводства.

Но Сталин не для того открывал свой „фронт», чтобы дать возмож­ность крестьянам лучше питаться. Для него очевидно другое: товарная про­дукция упала, так как исчезли крупные помещичьи и кулацкие хозяйства. С другой стороны, в социалистических крупных хозяйствах — колхозах и совхозах товарность даже выше, чем у помещиков. Вывод: для увеличения то­варности надо создать побольше колхозов и совхозов, то есть провести коллективизацию. Довод Сталина прост и на первый взгляд не лишен привлекательности. Известно, что помещичьи усадьбы работали в большой мере для рынка. Известно также, что советское правительство испытывало определенные трудности с хлебозаготовками, с проблемой снабжения города, между тем как до революции хлеба в городах было вдоволь. Развивалась промышлен­ность, городское население росло; нужно было думать, как его прокор­мить. Приводя в 1952 г. сталинскую табличку, автор вышедшей в США „Истории народного хозяйства СССР» бывший министр сельского хозяйства в правительстве Керенского профессор С.И. Прокопович писал:

„Цифры эти не могут претендовать на точность, но, в общем и целом, они правильно рисуют хлебные балансы России в 1913 г. и 1926/27 гг. Аграрная революция совершенно уничтожила помещичьи хозяйства, в три раза сократила продукцию зажиточных крестьян, имевших значительные запашки, значительно увеличила продукцию хозяйств средних и бед­нейших крестьян и создала небольшое количество коллективных и советских хозяйств. В итоге продукция зерновых хлебов упала на 5% . Но на товарную часть хлебной продукции аграрная революция оказала катастрофическое действие: она упала наполовину. Сокращение посевов у зажиточных крестьян, естественно, должно было понизить товарность их продук­ции; но она упала и в хозяйствах средних и бедных крестьян, которые, увеличив свою вало­вую продукцию на 62%, увеличили количество хлеба, выпущенного на рынок, только на 26,3%. Очевидно, большинство крестьян воспользовались результатом аграрной революции прежде всего для повышения своего личного потребления; они перестали вести полуголод­ное существование и стали есть досыта.»

Посмотрим, прав ли Прокопович, считая, что данные Немчинова-Сталина дают верное представление о хлебных балансах? Какова, в частности, была товарность зернового хозяйства до революции? По современным оценкам ЦСУ в 1909-1913 гг. в среднем товарный хлеб составил 1018 млн. пудов, или 20,4% от урожая 5 млрд. пудов. Что касается цифры, приведенной в таблице — 1301 млн. пудов,— то она относится только к 1913 году, когда урожай был выше среднего. По оценке известного советского ученого А.М. Анфимова, автора книги „Зерновое хозяйство России в годы Первой Мировой войны» М. 1959, товарность зерна в этом благоприятном году была около 24%. Таким образом, расхождения в оценке дореволюционной товарности невелики. Можно считать, что в предвоенное пятилетие она составляла от 20 до 26%.

Важно, однако, уточнить, что мы понимаем под товарностью. Совет­ские справочники подчеркивают, что это рыночная продукция. В сборнике статистических материалов „Страна Советов за 50 лет» (М. 1967) дано следую­щее разъяснение: „В товарную продукцию сельского хозяйства включаются сельскохозяйственные продукты, проданные государству и кооперации, а так­же проданные несельскохозяйственному населению на колхозных рынках. Не включен в сельскохозяйственную продукцию внутриотраслевой (внутридеревенский) оборот, т.е. непосредственная продажа и обмен продуктами сельско­го хозяйства между отдельными сельскохозяйственными предприятиями и сельскохозяйственным населением». Если придерживаться этого определения, цифры сталинской таблицы за 1926/27 гг. никак не соответствуют товар­ной продукции. Они даже ниже государственных заготовок, составлявших в это время 711 млн. пудов.

Вопросом рыночных продаж и товарности зерна в середине 20-х годов занимались многие советские ученые, включая и Немчи­нова, и все они оценивают товарность 1926/27 гг. в 20-22% или чуть больше (по данным В. С. Немчинова — 22,1%). Основным источником, по которому можно судить о товарности, до революции служили транспортные — железно­дорожные и морские — перевозки. По этим данным, товарность в 1926/ 27 гг. составила 21,5% — цифра, близкая к другим оценкам.

Следовательно, товарность зернового производства упала в середине 20-х годов не в два раза, как объявил товарищ Сталин, а всего лишь на 5-15%.

Причины некоторого сокращения товарности, если оно действительно име­ло место, очевидны: снижение валового сбора примерно на 15% и рост сель­ского населения на 7%. Вопреки утверждениям Прокоповича и многих советских исследо­вателей, потребление зерна на одного сельского жителя в 1926/27 гг. не толь­ко не увеличилось по сравнению с дореволюционным временем, но, напротив, сократилось.

Недостатком сталинского подхода было также использование сведений только о зерне. На зерновые, однако, приходилось не более трети всей товарной продукции села. Товарность животноводства в 1926/27 гг. была выше дореволюционной: по данным В.Н.Яковецкого („Аграрные отношения в СССР в период строительства социализма», 1964), в 1913 г. товарность по мясу составила 38,1%, в 1926/27 гг. — 40,9%, в 1927/28 гг. — 42%. Общая товарность сельского хозяйства в 1926/27 году по одним сведениям выше, чем в 1913 г., по другим примерно одинакова.

Не слишком настаивая на точности тех или иных цифр, можно утверждать, что к исходу 20-х годов сельское хозяйство, хотя и не достигло довоенного уровня по валовому производству, приблизилось к нему по уровню товарности (примерно 30%). Некоторое снижение выхода товарного зерна было компенсировано животноводством, огородными и техническими культурами. Если учесть, что производительность была в среднем ниже, чем до революции, а население села увеличилось, то сохранение того же уровня товарности означает, что крестьяне снизили собственное потребление, с тем чтобы больше продавать на рынке. Причин для этого было достаточно: рост налогов, „ножницы» цен на промышленные и сельскохозяйственные това­ры, приобретение средств производства, не обновлявшихся за годы Мировой и Гражданских войн, сокращение поголовья лошадей (потребителей кормового зерна).

Рассмотрим теперь данные Сталина о товарности различных типов хо­зяйств. Говоря о высокой товарности помещичьего хозяйства, не следует забывать, что это было специализированное производство. Как таковое оно нуждалось в сотрудничестве с мелким хозяином. У помещика практически не было скота, и для полевых работ он обычно нанимал крестьян с ло­шадьми. Все потребление зерна рабочими и скотом шло за счет хозяйства мелкого производителя. Следовательно, если бы в стране зерно произ­водили только помещики, то их доля продажи зерна в город и за границу была бы гораздо ниже, так как помещичьим хозяйствам пришлось бы взять на себя и все расходы села.

Это и произошло с советскими аналогами помещичьих хозяйств — колхозами и совхозами. Сотни монографий советских авторов расписывают высокую товарность колхозного производства в первые годы коллективизации. В 20-х годах, пока колхозов было мало, невысокая производитель­ность маскировалась тем, что коммуны и совхозы располагали несколько более плодо­родной землей, поскольку были созданы в бывших помещичьих усадьбах; были лучше оснащены технически; ну и, конечно, манипуляции с отчетностью играли определенную роль. Зерновые совхозы, подобно прежним помещичьим хозяйствам, были, или, по крайней мере, стремились быть, хозяйствами специализированными со своими рабочими они расплачивались деньгами. Естественно, что за вычетом расходов на семена вся совхозная продукция рассматривалась как товар­ная. При этом рабочие совхозов, покупая эту продукцию, пре­вращались в потребителей. Другими потребителями оказывались живот­новодческие совхозы, не производившие зерна. Таким образом, товарность совхозов в системе взаимоотношений между деревней и городом была нам­ного ниже, чем та, о которой рапортовали официальные отчеты.

Сказанное относится и к колхозам. Первые колхозы не были обычно универсальными хозяйствами и, в частности, не уделяли достаточного внимания животноводству. Вдобавок они комплектовались почти исключительно из бедняков и батраков — людей с сравнительно малочисленными семьями. Наконец, говоря о высокой товарности колхозов в конце 20-х годов, не учитывают еще одного обстоятельства: обобществление земли в ТОЗах (то­вариществах по обработке земли) даже в артелях поначалу было непол­ным. В 1928 году, например, было обобществлено внутри самих коллек­тивных хозяйств лишь около 55% обрабатываемой земли („Народное хо­зяйство СССР 1932″), Колхозник обеспечивал семью за счет собственного поля, которое, конечно, следовало бы тоже принять в расчет при определе­нии товарности колхозного производства. Поэтому, хотя вплоть до 1930 года урожайность коллективных полей была выше, чем у единоличников, приблизительный расчет показывает, что реальная товарность колхозов и совхозов была меньше объявлявшейся едва ли не вдвое.

В советской литературе обходится стороной вопрос, почему же, когда колхозов стало много, их товарность и производительность ока­залась ниже, чем в хозяйствах единоличников до коллективизации. Очеви­дно, что, либо авторы манипулируют ложными сведениями, либо колхозы стали другими. На самом деле произошло и то, и другое. Курьезный пример подтасовки сведений дают нам сталинско-немчиновские данные. Приведенные в ней краткие сведения о производстве зерна за 1926/1927 гг. совпадают с публикацией ЦСУ тех лет („Итоги десятилетия советской власти в цифрах», 1927). Не сходится только одна мелочь: по сведениям ЦСУ, валовой сбор в колхозах и совхозах составил не 80, а 96 млн. пудов; приведена даже подробная разбивка колхозного произ­водства по районам страны. Зачем же понадобилось преуменьшать успехи столь любимых вождем коллективов? Дело в том, что при указанном в отчете ЦСУ валовом сборе товарность социалистических хозяйств полу­чалась 40%, то есть меньше, чем до революции у помещиков. Но этого не должно было быть! Пришлось исправить цифры, чтобы хоть немного, хоть чуточку, но помещиков превзойти.

Подобные манипуляции производились в те годы не только на самом высоком уровне. Тесно связанные с советскими местными властями кол­хозы имели возможность получать ссуды. Например, 37 колхозов Харь­ковского округа к 15 февраля 1929 года сдали 27589 пудов зерна и сразу потребовали помощь в размере 15 тыс. пудов (см. И.И. Слынько, «Социалистическая перестройка и техническая реконструкция сельского хозяй­ства Украины,» 1961). Зачем же, спрашивается, сдавали? Однако тут всту­пает в действие механизм бюрократической отчетности и местные админи­стративные интересы.

В дальнейшем, по мере роста посевных площадей в колхозах, их товар­ность неуклонно снижалась. Доля товарной продукции колхозов, по тог­дашним официальным данным, превышала размеры посевов в 1929/30 году в 2,83 раза, в 1930/31 г. — в 1,11 раза, в 1932г. — в 1,02 раза („Итоги вы­полнения Первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР», 1934). Но и эти данные приукрашивают картину. В тридцатом году на Укра­ине коллективизация охватывала 35% хозяйств; колхозам принадлежало 37,4% посевов. Однако они сдали 30,5% от общего объема хлебозаготовок. Причем рыночные продажи осуществляли единоличники, а не колхозы. Почти весь гарнцевый сбор (плата за помол), составлявший в 1929/30 г. 16,6% заготовок, также пришелся на долю индивидуальных хозяйств. (Цифры взяты из „Очерков коллективизации сельского хозяйства в союз­ных республиках» под ред. В. Данилова, 1963, и сборника „Народное хо­зяйство СССР 1932 г.»). Единоличники кормили большую часть скота, имевшегося в деревне, и численность их семей была несколько выше, чем у колхозников. Размер по­севной площади на одного члена семьи в колхозах после 1930 года замет­но больше, чем в единоличных хозяйствах. Фактическая же товарность намного меньше. Причина состояла в поразительной неэффективности колхозного произ­водства. В 1931 году зерновых было собрано в колхозах в среднем 6,29 центнера с гектара, в совхозах — 5,85, у единоличников — 7,48. Если бы весь урожай собирали единоличники с их скромными техническими средствами, он оказался бы выше на целых 70 млн. центнеров — на 12%. В 1933 г. колхозы получили 8,78 , совхозы — 8,44, а единоличники 9,41 центнеров с гектара (сб. „Социалистическое строительство Союза ССР», 1935), и так далее. Вплоть до полного вытеснения индивидуальных хозяйств они служили образцом высокой производительности и живым уроком колхозно-государственной системе.

Итак, оба утверждения товарища Сталина, высказанные им в брошюре

«На хлебном фронте», были ложью. Товарность сельского хозяйства до ре­волюции не превышая уровень 1926/27 гг., не упала в два раза из-за исчезновения помещиков или измельчания хозяйств, а быть может, даже вообще не изменилась. Совхозы и колхозы не были образцом высо­котоварного и эффективного производства. Однако из ложных посылок был получен желаемый результат. На пленуме ЦК партии 7 января 1933 г. вождь докладывал о победе на хлебном фронте:

„Партия добилась того, что вместо 500 — 600 млн. пудов товарного хлеба, заготовлявшегося в период преобладаний индивидуального крестьянского хозяйства, она имеет теперь возможность заготовлять 1200 — 1400 млн. пудов зерна ежегодно».

В 1913 году, когда сельских жителей было 114 млн., в деревне оставалось 4300 млн. пудов собранного хлеба. Зато в 1933-1940 годах, когда численность сельского населения колебалась в пределах 110-120 млн., на его прокорм было оставлено 2900 млн. пудов хлеба („Сельское хозяйство СССР», 1960). Вычтя семена (около одного миллиарда пудов в год), мы увидим к чему свелись достижения партии: в селе оказалось в два раза меньше зерна. Новые экономические отношения привели к тому, что сельский житель порой должен был бродить с протянутой рукой по городским улицам. Партия и лично товарищ Сталин добились того, что крестьянин стал меньше есть.