Об исторических истинах
Дозволительно надеяться, что миновало уже время, когда надо было доказывать, что свобода печати есть одна из необходимых гарантий против правительственного произвола или притеснения. Дозволительно также предположить бесполезной всякую аргументацию в подтверждение того, что народ не должен терпеть, чтобы какая бы то ни было законодательная или исполнительная власть предписывала ему иметь известные мнения или определяла бы, какие мнения или доктрины могут свободно доходить до его слуха и какие нет (что конечно бывает только в том случае, когда интересы власти не тождественны с интересами народа).
Джон Стюарт Милль, «О свободе», 1859 год
То, что по мнению знаменитого английского философа «миновало» 150 лет назад, сегодня в России необычайно актуально. Законодательная и исполнительная власти пытаются внедрить свое виденье исторической истины, а противоположные утверждения объявляют фальсификацией истории. Дж. С. Милль справедливо замечал, что многие истины, «очевидные в прошлом, по прошествии времени кажутся не только ложными, но и просто нелепыми». И оглядываясь на недавнюю советскую жизнь с этим трудно не согласиться. Милль также был убежден, что любая точка зрения полезна для поиска истины, что лишь полная свобода обсуждения, свобода критики любого утверждения позволяет надеяться, что истина может быть в конце концов установлена. Он писал:
«Если мнение правильно, то запрещать выражать его значит запрещать людям знать истину и препятствовать им выйти из заблуждения; если же мнение не правильно, то препятствовать свободному его выражению значит препятствовать достижению людьми не меньшего блага, чем и в первом случае, а именно: более ясного уразумения истины и более глубокого в ней убеждения, как это обыкновенно имеет своим последствием всякое столкновение истины с заблуждением».
И опять заметим, что советский опыт полностью подтверждает это замечание. Мы видели, как коммунистические идеи, вдохновлявшие людей в начале XX века, в отсутствии критических столкновений, превратились в примитивные малоубедительные для кого бы то ни было клише.
Таким образом, опыт столетий свидетельствует, что в истории абсолютно недопустимы цензура, указания свыше, законы, комиссии по установлению истины и прочие попытки создания «Министерства правды». Исторический процесс — это борьба мнений, в ходе которой появляются новые факты и их интерпретации и постепенно вырисовывается общепризнанный взгляд на происшедшее, который, впрочем, может быть со временем пересмотрен новыми поколениями историков. Поэтому продолжающаяся в российском обществе дискуссия по многим историческим проблемам, в частности о событиях Великой отечественной войны безусловно полезна. При этом, однако, не всегда принимается во внимание, что почти по поводу каждого исторического явления существуют несколько разных точек зрения. Политическая история – это непрерывный ряд войн и их результаты, как правило, по-разному оцениваются победителями и побежденными. Монголы гордятся победами Чингиcхана, а в российской истории вторжение Батыя рассматривается как национальная трагедия. К Наполеону во Франции и в России относятся по-разному. Американские государства празднуют день прибытия Колумба в Новый свет, а многие коренные жители считают этот день символом самого страшного преступления в истории человечества, началом геноцида индейцев. И так далее и тому подобное. Долгое время позиция победителя и завоевателя была преобладающей, но с конца ХХ века голос побежденных звучит порой столь же громко, как и голос победителей. Не удивительно поэтому, что даже по наиболее очевидным фактам выработка общего взгляда крайне затруднительна. Одним из самых болезненных вопросов в современной России являются начало и завершение Великой отечественной войны.
3-го июля 2009 года Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) в резолюции о «Воссоединении разделенной Европы» поддержала решение Европейского парламента об объявлении 23 августа (дата подписания пакта Молотов-Риббентроп) днем памяти жертв сталинского и гитлеровского тоталитарных режимов. Эта политическая декларация вызвала решительный протест российского парламента, на что в свою очередь отреагировало Правление Международного общества Мемориал. Рассмотрение этих документов не входит в мою задачу, отмечу лишь, что Мемориал считает, что
«сталинский и нацистский режимы ставятся в резолюции «на одну доску» в одном единственном отношении: оба эти режима совершали тягчайшие преступления против социальных, конфессиональных и многих других групп, против целых народов. Эта оценка сомнений не вызывает».
Однако возникает вопрос, почему упомянуты только эти две политические системы, где Франко и Мусолини, Хорти, Антонеску, Пэтэн, и другие союзники Германии? Где императорская Япония? Кто-то считает, что страдания жертв этих режимов не столь существенны? Или их было не так много, и можно ими пренебречь? Утверждение о тождественности сталинского и нацистского государств традиционная политическая позиция ряда стран Восточной Европы и к научному изучению современной истории она имеет отдаленное отношение. Несомненно, между фашизмом и сталинизмом немало общих черт: тоталитарная однопартийная система, тотальная пропаганда, централизованное управление экономикой, жестокое подавление инакомыслия и т.п. Однако не менее существенны и принципиальные различия. В основе фашизма лежала идея расового превосходства, дающая право избранным уничтожать неполноценных людей и народы. Сталинизм исповедовал идеи интернационализма, предполагающие равенство наций и граждан. Одним из важнейших различий между этими режимами была огромная разница в воспитании молодого поколения во многом предопределившая и ход истории. Некоторые сомнение вызывает у руководства Мемориала дата дня памяти жертв:
«О выборе конкретной символической даты можно и должно спорить. Например, с нашей точки зрения, подписание в этот день советско-германских секретных протоколов 1939 года, посвященных разделу сфер влияния в Восточной Европе (о самих этих протоколах в заявлении палат – ни звука), — не первое, не единственное и даже, возможно, не самое страшное злодеяние сталинского и гитлеровского режимов».
Я считаю, что выбор этой даты глубоко тенденциозен и хочу показать это на примере нескольких публикаций, появившихся в последнее время в российской прессе. Точку зрения европейских парламентариев полностью разделяет историк Юрий Афанасьев. В статье «Я хотел бы увидеть Россию расколдованной» («Новая газета, 27 мая 2009) он пишет:
«Важнейший пример — как раз из Второй мировой войны. Многие так и не постигли смысла ни ее причин и начала, ни ее окончания и ее итогов. Советский Союз вступил в войну 17 сентября 1939 года на стороне Гитлера и воевал на стороне нацисткой Германии до 22 июня 1941 года, потому она и Великая Отечественная, не Вторая мировая война. А окончание войны? Все усвоили, что мы освободили Родину, но за пределами сознания остается, что результатами войны стали раздел мира на зоны влияния и порабощение Советским Союзом половины Европы».
В свое время БСЭ освещала это событие следующим образом:
«После развала польского буржуазно-помещичьего государства советское правительство 17.9.1939 г. отдало приказ Красной армии перейти государственную границу и взять под защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии, отторгнутых панской Польшей в 1920 году. Красная армия взяла под защиту также Вильнюс и Вильнюсский край, которые были возвращены Советским правительством Литве».
С таким объяснением происходившего можно не соглашаться, оно идеализирует империалистическую и, скорее всего, близорукую и глубоко ошибочную советскую политику. Но при этом оно ближе к историческим фактам, чем позиция Афанасьева. Известно, что 17 сентября правительство Польши покинуло территорию страны, и польское государство практически перестало существовать. Белорусские, украинские и литовские области, занятые СССР, были не за долго до этого (в 1919-21 гг.) оккупированы Польшей. До Первой мировой войны они принадлежали либо Российской империи либо Австро-Венгрии. Советские войска вышли примерно на линию этнического размежевания поляков и восточных славян, предложенную в конце 1919 года министром иностранных дел Англии Дж. Керзоном. Видимо, из традиционного неуважения к юридическим формальностям, советские власти не сочли нужным денонсировать Рижский договор 1921 года и соглашение о ненападении между СССР и Польшей 1932 года. Известно, что подавляющее большинство жителей занятых территорий составляли украинцы, белорусы и евреи. Эти люди, особенно евреи, бесспорно, нуждались в защите. Не случайно Черчилль заявил, что Красная армия открыла против Германии второй фронт, который остановил продвижение немецких войск на восток.
Совершенно очевидно, что граждане Польши пострадали как от гитлеровской оккупации, так и от сталинского «взятия под защиту». Но, если бы СССР не ввел войска в Польшу, число погибших евреев было бы на несколько сотен тысяч больше. И окажись в 1939 году будущий премьер-министр Израиля Бен Гурион не в советском лагере в Сибири, а в Варшаве, ему вряд ли бы пришлось руководить впоследствии еврейским государством. Судя по последовавшим событиям, заметно более высокими были бы и потери украинцев и белорусов. Преследования в СССР жителей Польши изучались Мемориалом (см. «Репрессии против поляков и польских граждан. М. Звенья, 1997). Общие результаты этой работы следующие: арестовано и осуждено около 100 тысяч человек, отправлено в ссылку 400 тысяч. Вывезенные насильственно на восток в 1939-41 годах, конечно, пострадали, но в то же время они были спасены от неизбежных огромных потерь в результате военных действий, развернувшихся вскоре на их родине. Расстреляно по приговорам советских судов было около 1000 человек, убито без суда органами НКВД 25 тысяч польских граждан. Повышенная смертность в лагерях и спецпоселениях составила около 3 тысяч. В 1945-48 гг. было арестовано около 8 тысяч бойцов Армии Крайовой, и около 3 тысяч погибли в столкновениях с Красной армией и умерли в лагерях. Всего, очевидно, можно говорить о 35-40 тысячах гражданах Польши, погибших в результате сталинских репрессий. Это большая цифра и убийство этих людей (особенно в Катыни, Осташковском и Старобельском лагерях) должно рассматриваться как преступление против человечности или как военное преступление. Число жертв нацистского режима было в Польше несравнимо выше. По заявлению польского правительства в Нюренберге от рук гитлеровцев погибло 6 миллионов польских граждан. По мнению ряда исследователей, на мой взгляд убедительному, эта оценка очень сильно преувеличена. И все-таки, миллионы жертв не следует объединять с десятками тысяч — слишком разный порядок у этих величин, о слишком разных исторических и политических событиях они свидетельствуют.
Несомненно, Советский Союз и Германия действовали в соответствии с предварительным соглашением (пакт Молотова-Риббентропа). Однако практически не было боевых столкновений, между СССР и Польшей, главного признака войны. Введение войск на чужую территорию без боевых действий войной не считается. Так не называли войной ни оккупацию Красной армией стран Прибалтики, ни аннексию Гитлером Австрии, ни занятие германской и польской армиями Чехословакии. Не считалась войной оккупация в годы войны англичанами и СССР Ирана, а американцами Исландии. И самое главное, ни Англия, ни Франция, ни даже Польша СССР в 1939 году войны не объявили. Французское и Английское правительства даже не направили СССР ноты протеста. Более того, правительство Англии сообщило МИД СССР, что его устраивает Польша в ее этнических границах, то есть без восточных территорий. Следовательно, западные страны не считали, что Советский Союз «вступил в войну на стороне Гитлера» и захватил польские территории. Тем более, абсурдно утверждение, что СССР «вел ее вплоть до 22 июня 1941 года». Ни Англия, ни Польша в этот период с Советским Союзом не воевали, и он с ними также не воевал. В Советско-Финской войне Сталин и Гитлер союзниками не были. Германия оставалась союзником Финляндии, и Геринг уговаривал Маннергейма уступить временно часть территории, намекая, что в недалеком будущем вопрос будет пересмотрен. Правда, СССР в 1939-41 гг. поставлял Германии зерно, нефть и другие стратегические материалы, в обмен на техническое оборудование. Конечно, это были не дружественные действия по отношению к Англии. Но торговля — это не война. Швеция всю Вторую мировую войну продавала Германии железную руду, но никто не считал ее военным союзником Германии. СССР, будучи союзником США, продолжал поставлять сырье Японии вплоть до 1945 года.
Что касается раздела Восточной Европы между Германией и СССР по пакту Молотова-Риббентропа, то политические результаты этой ошибочной или даже преступной акции в наше время следует серьезно пересматривать не России, для которой действие пакта закончилось 22 июня 1941 года, а ее соседям. Захваченные по этому договору польские земли принадлежат сегодня Белоруссии, Украине и Литве, и жителям этих стран следует либо признать, что товарищ Сталин правильно поступил, сделав им этот царский подарок, либо отказаться от плодов преступного сговора тоталитарных вождей и вернуть захваченные территории их истинному владельцу — Польше.
Окончание Второй мировой войны являлось для советских граждан не просто освобождением Родины, а уничтожением фашизма, которое было невозможно без полного разгрома немецкой армии и ее союзников и освобождения всех территорий, оккупированных Германией и ее сателлитами. Это была тяжелая кровопролитная борьба, в ходе освобождения европейских стран погибло более миллиона красноармейцев. Гуманизация наших представлений в конце двадцатого века заставляет негативно оценивать не только фашистские зверства, но и некоторые действия противников Германии, квалифицируемые, правда, не как преступления против человечности, а как повышенное использование силы. Множество претензий предъявляют жители Германии, Польши, Югославии и других стран к действиям некоторых бойцов и командиров Красной Армии. И эту жестокую и неприятную страницу военной истории нам следует не прятать, а серьезно и честно изучать. Похожие проблемы стоят и перед английскими и американскими историками, рассматривающими массовое уничтожение гражданского населения Германии и Японии союзными войсками в последние месяцы войны.
Передел мира после Второй мировой войны странами победительницами был безусловно несправедливым, также как и Версальский договор, завершивший предшествующую войну, как и все соглашения подобного рода прошлом. За раздел мира несут ответственность все его участники. И расстрел греческих партизан в Афинах английскими солдатами и расправа бериевских подручных с вождями польской подпольной армии – печальные страницы послевоенной европейской истории. Черчилль и Трумэн воздержались от протестов по поводу установления Сталиным контроля над Польшей, рассчитывая на согласие СССР участвовать в войне против Японии. Одним из результатов Второй мировой войны был сговор победителей, аннексии и контрибуции, навязывание побежденным определенных политических ограничений. Перефразируя известную французскую поговорку, заметим: «После войны, как после войны». Но как бы тяжелы или даже преступны ни были эти меры, они не перечеркивают героического разгрома фашизма и избавления от него европейских народов. Сегодня совершенно очевидно, что эта победа явилась огромным шагом вперед в распространении идей гуманизма, либерализма и демократии.
Нельзя не согласиться с тем, что политический режим, установленный в Прибалтике и государствах Восточной Европы Сталиным, был тяжелым и необычайно жестоким. И, понятно, что многим гражданам этих стран советские порядки представлялись даже более чудовищными, чем гитлеровские. С этим, однако, не согласились бы миллионы евреев, уничтоженных фашистами и их подручными и миллионы солдат, отдавших свои жизни в борьбе с фашизмом. И, как это ни странно звучит, мнение этих миллионов жертв тоже должно быть учтено при историческом обсуждении правильности или ошибочности принимавшихся политических решений. Поэтому замена слова освобождение термином порабощение, который вслед за некоторыми восточноевропейскими политиками использует Афанасьев, кажется мне неверным. Особенно безнравственно выглядит такая позиция, когда страны, не так давно получившие независимость в результате демократических преобразований в СССР, главным образом в России, начинают предъявлять претензии освободителям от фашизма и от советской власти, оскверняя памятники, объявляя российских солдат-освободителей и их потомков гражданами второго сорта, а бывших эсесовцев героями Второй мировой войны.
Похожих взглядов придерживается Александр Подрабинек. В своей статье в Интернете он утверждает, что ветераны, которым не нравится название шашлычной «Антисоветская», не являются настоящими ветеранами. Скорее всего, они работали охранниками в лагерях. Настоящие ветераны Второй мировой войны – это литовские и западно-украинские борцы с советской властью. У Александра Подрабинека оказалось не много единомышленников, однако попытка пикетировать его дом вызвала резкий протест правозащитников и журналистов как в России, так и во всем мире. Понять их опасения за жизнь коллеги не трудно (по счастью ни с ним, ни с членами его семьи ничего не произошло). Однако дружно солидаризировавшиеся с властями (и Путин и Медведев осудили пикетчиков) либералы, сами того не желая, нанесли серьезный удар по праву граждан выражать свой протест в виде одиночных пикетов. Право это нуждается в защите, а не в осуждении. Бороться необходимо против насилия или угрозы насилием, но не против права людей раздавать листовки или держать в руках плакаты с протестами против того или иного не нравящегося им явления.
С позициями Подрабинека и Афанасьева солидаризируется член партии Яблока Алексей Мельников. В передаче радиостанции «Эхо Москвы», озаглавленной «За Родину! За Власова!», он называет героями Второй мировой войны власовцев, поскольку они, по его мнению, сражались с большевистской властью. В качестве доказательства он приводит обращение к армии генерала Власова. Однако о том, что солдаты армии Власова были посланы сражаться на западный фронт и убивали не ненавистных коммунистов, а их американских и английских союзников Мельников почему-то промолчал. И нельзя забывать, что новоявленные «борцы за новую свободную Россию» принимали присягу, следующего содержания:
«Я, верный сын моей Родины, вступая в ряды Русской освободительной армии, торжественно клянусь: честно бороться против большевиков, на благо моей Родины. В этой борьбе против общего врага, на стороне Германской армии и ее союзников, клянусь быть верным и беспрекословно повиноваться Вождю и Главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру. Я готов, во исполнение этой клятвы, не щадить себя и свою жизнь».
Клятва в верности Гитлеру сегодня и в ближайшие десятилетия вряд ли будет пользоваться симпатией и пониманием в России. И как не трудно заметить, попытки распространения в нашей стране фашистских идей, популярных у ее западных соседей (я имею ввиду поддержку властями слетов эсесовцев в Прибалтике и на Западной Украине), носят примитивный, публицистический и пропагандистский характер. Они не столько демонстрируют новые научные подходы в изучении истории, сколько дискредитируют их авторов в глазах людей, знающих о происходившем не только из книг, а на личном опыте. Одновременно, к сожалению, все больше маргиналлизируется и прозападное либеральное движение.
Обсуждение такой чувствительной для нашей страны проблемы, как сходство и различие фашистского и сталинского режимов нуждается не в хлестких утверждениях, а в серьезном научном изучении. Надо не просто говорить о преступлениях Сталина, а изучить в какой мере огромные потери Второй мировой войны (27 млн. человек) являются результатом действия фашистов, и в какой степени за гибель этих людей несет ответственность сталинский режим. Необходимо подробно показать и огромные идеологические различия между сталинизмом и нацизмом, не для того, чтобы оправдать Сталина или Гитлера, а для более строгого ответственного понимания происходивших в СССР и Германии процессов.
Эта большая работа историков должна быть независимой и свободной от какого-либо правительственного контроля. Поиск истины происходит через установление фактов и их объяснение с тех или иных позиций. При этом совершенно необходима свобода и независимость суждений. Любая попытка навязать в качестве обязательной ту или иную точку зрения вредна для развития науки, независимо от того, исходит давление от властей, общественности или независимой прессы. Даже такие абсурдные псевдоисторические идеи как сочинения Фоменко не должны запрещаться законодательно. Долг серьезных историков разоблачать подобные ложные построения, и они с этим обычно более или менее успешно справляются. Отдельной проблемой являются, конечно, школьные учебники. В тех случаях, когда историки и общество не смогли пока прийти к общепризнанной концепции (например, о роли Сталина в Великой отечественной войне) следует ограничиваться лишь указанием на наиболее достоверные факты и объяснением, что существуют различные взгляды на рассматриваемую проблему. Вмешательство правительства в исторические исследования в том или ином виде не помогает, а скорее даже мешает установлению истины. Короче, оставим историю историкам. Преподавание – преподавателям, а правительство и общество пусть занимаются решением не простых, современных социальных, экономических и политических проблем.
