ОБРАЩЕНИЕ К УКРАИНСКИМ ПАРЛАМЕНТАРИЯМ
Обращение было опубликовано в киевской газете «2000»
Д-р Александр БАБЕНЬШЕВ
(Сергей МАКСУДОВ),
Гарвардский университет,
США
А тени страшные Украины, Кубани…
Холодная весна.
Голодный Старый Крым.
Как был при Врангеле — такой же виноватый
Осип Мандельштам
Уважаемые господа парламентарии.
Я обращаюсь к вам по поводу вашего решения объявить голод на Украине 1932— 33 годов геноцидом и упомянутой в связи с этим цифры потерь — 10 миллионов человек.
Чтобы объяснить, почему я считаю возможным к вам обратиться, приходится сказать несколько слов о себе.
Я услышал о голоде в раннем детстве. Бабушка не могла забыть, как летом 1933 года поехала в ростовскую станицу вместе с внучкой и зятем, доцентом университета, Андреем Куксиным, посланным на хлебозаготовки. Когда она в первый раз разожгла во дворе таганок, чтобы приготовить обед, со всей станицы собрались вокруг нее дети, худые, с выпирающими ребрами и раздутыми животами. Стояли и молча, как завороженные, смотрели на чудо — жарящиеся на сковородке картофельные оладьи. Она не могла накормить голодных детей, но ощущение ужаса и беспомощности осталось в ней, и она передала его мне. Рассказывала бабушка и о своих опасениях за жизнь сестры, по селу ползли страшные слухи о людоедстве.
Андрей Куксин написал в Ростовский обком письмо, протестуя против хлебозаготовок в голодающей станице. Он был арестован, осужден за искривление линии партии, сослан и в 1937 году расстрелян.
По этой и по многим другим причинам главным делом моей жизни стала оценка потерь от сталинских репрессий, а последние 25 лет я занимаюсь изучением коллективизации и голода на Украине.
Я прочитал сотни книг и статей, ознакомился с тысячами документов в архивах США и Канады, Москвы и Киева, знаком я и с большинством работающих в этой области специалистов. Результаты моей работы опубликованы в журналах Канады, США, Франции, России и Украины, в книге «Потери населения СССР», рукопись книги о голоде на Украине объемом 1350 страниц, законченная в 1984 году, депонирована в Украинских институтах Гарварда и Эдмонтона и, насколько я знаю, передана профессором О.Прицаком в Украинскую академию наук в годы перестройки.
Первые расчеты потерь Украины в 1926 — 39 годах сделал замечательный украинский демограф Ю.А.Корчак-Чепурковский, который, конечно, не мог в советской печати прямо сказать о потерях, но, сопоставив переписи 1926 и 1939 годов, показал, что имела место повышенная убыль населения — около 4 миллионов человек.
В годы перестройки, когда советские ученые начали заниматься этой проблемой, мы с профессором С.Кульчицким написали статью, чтобы объяснить читателям различия в наших подходах и наших результатах. (Український iсторичний журнал, №2, 1991).
Профессор Кульчицкий, опираясь на архивные данные текущей статистики рождаемости, смертности и миграции, оценивал потери в 3 — 3,5 млн. Я, считая текущий учет населения в годы коллективизации неполным, рассчитывал потери по переписям населения 1926, 1937, 1939 годов и получил 4 — 4,5 млн. Истина, как я теперь думаю, лежит где-то посредине. Практически все известные мне серьезные научные оценки укладываются в интервал от 3 до 4,5 миллиона. Причем надо помнить, что речь идет о повышенной смертности за весь десятилетний период 1927 — 36 годов.
Сюда входят и расстрелянные по первой категории при раскулачивании, и умершие в северной ссылке так называемые кулаки, и жертвы кампании борьбы с украинской «националистической» интеллигенцией, и люди, умершие раньше своего срока из-за ухудшения условий жизни и питания, и многие другие. Не забудем и начальника маленькой северной станции, который застрелился, не выдержав зрелища ползающих в привокзальном скверике обтянутых почерневшей кожей скелетов с горящими глазами. На время великого голода конца 1932го начала 1933 годов приходится не больше 2 миллионов погибших.
Но какая, собственно говоря, разница — 2, 4, 10 миллионов человек?
Разница огромная. Трагические события тех лет требуют бережного, трепетного отношения, в точности и аккуратности проявляется уважение к жертвам потерь, а пренебрежительное публицистическое «не все ли равно» является оскорблением их памяти. Мы обязаны не просто поставить свечки, необходимо назвать имена, вспомнить каждого погибшего, составить полный мартиролог, собрать все документы, все материальные свидетельства той трагической эпохи. Израильский музей холокоста «Яд Вашем» должен стать для нас образцом. Там есть постоянно пополняемый список, в котором на сегодня числится около 3,5миллиона фамилий. Там собрано несколько миллионов документов, рассказывающих о Катастрофе.
Почему это не сделано в Украине? Почему такая работа даже не начиналась?! Пятнадцать лет назад я обошел ряд научных организаций Киева, пытаясь уговорить кого-нибудь провести выборочный опрос людей, переживших голод. Никто не брался за проведение этой работы. Нашелся в конце концов один социолог, получив аванс, он прислал через несколько месяцев трехстраничную отписку, в которой самым содержательным был список областей и населенных пунктов Украины. На этом руководители Украинского института Гарварда, поддерживавшие проект, решили приостановить финансирование. Сегодня время для такой работы упущено.
Возможен, однако, сбор сведений у детей и внуков погибших, возможно использование первичной документации: списков сельсоветов, домовых книг, книг загсов. Смешно сказать, в научном обороте имеется единственная книга загса за 1933 год села Романкова Криничанского района Днепропетровской области, вывезенная из Украины немцами. А ведь в украинских архивах гниют десятки тысяч таких книг и бесконечное множество других документов. Лишь бережно собрав и проанализировав каждый из них, мы сможем представить себе подлинную картину происходивших событий.
Можно ли называть случившееся геноцидом?
Факт голода, замалчивавшийся советской властью и отрицавшийся некоторыми западными учеными, сегодня ни у кого не вызывает сомнения. Также бесспорно, что голод был прямым следствием политических действий правительства СССР.В первую очередь коллективизации. Отобрав у крестьян землю и скот, государство уничтожило заинтересованность сельского жителя в результатах труда и тем самым резко снизило уровень производства. При этом власть получила монопольное право распоряжаться всей сельскохозяйственной продукцией.
В этом страшном новом мире не существовало никаких обязательств государства перед сельским жителем. При хорошем урожае и честном отношении к труду он мог получить свою долю, при плохой работе или при неурожае он наказывался самым жестоким образом, в частности полным изъятием продовольствия, депортацией в другие районы страны, арестом и тюрьмой. Период 1931—33 годов был столкновением этих чудовищных правил и не готового им подчиниться селянства. Голод был кульминацией этой борьбы. Осознав, что сопротивление ведет к неминуемой гибели, сельский житель сдался.
В этой неравной битве правительством были изданы десятки законов и распоряжений, которые демонстрируют не только желание получить свою долю урожая, но и намерение наказать крестьянина, нанести ему чувствительный ущерб. Была запрещена торговля хлебом и зерном на рынках в областях, не выполнивших государственный план сдачи зерна.
Этот закон с одновременным введением карточной системы в городах обрекал на голод треть деревенских жителей и миллионы горожан, не имевших собственных посевов и традиционно покупавших продовольствие на рынках. Семенные и кормовые фонды колхозов вывозились в счет поставок зерна государству. Был запрещен убой скота и объявлен сбор мясопоставок на 15 месяцев вперед. («Предусмотрительный шаг», не позволивший голодающим съесть свою корову или козу, — свиней и птицы в Украине к этому времени уже не осталось).
Был издан закон о борьбе со спекуляцией, под который подпадала любая покупка продовольствия в сколько-нибудь заметных размерах (порой речь шла о двух-трех буханках хлеба). Было введено ограничение общественного питания во время полевых работ, принято постановление о строгом контроле за целевыми фондами, отдано тайное распоряжение о пресечении использования населением корма для скота. Многие сельсоветы и целые районы заносились в черную доску, что означало их полный бойкот, закрытие всех государственных учреждений, школ, медпунктов и магазинов.
По закону об охране государственного и колхозного имущества, за кражу горсти зерна, картошки или мороженой свеклы похитителю грозила смертная казнь. Все эти чудовищные распоряжения дополнялись насилием и произволом со стороны местных властей, угрозами, избиениями, обысками. В случае малейшего неповиновения все население деревни вывозили на далекий север. Так с Северного Кавказа депортировали всех жителей нескольких крупных станиц — около 25 тысяч человек.
Эти чудовищные приказы, очевидно, могут быть названы актами геноцида крестьянства, поскольку принимавшие их руководители знали, что их реализация приведет к гибели множества людей. Но невозможно согласиться с тем, что жертвами их были люди только одной национальности или граждане одной республики. В Украине под их действие равно подпадали и украинцы, и русские, и евреи, и болгары. Большие потери понесло население Крыма, не входившего тогда в состав УССР.
А украинская Донецкая область находилась в самой высокой категории снабжения, куда, кроме нее, входили только Москва и Ленинград. В 1933 году туда по железной дороге было завезено 1263 тысячи тонн зерна, примерно по 300 килограммов в год на человека, 62 тысячи тонн мяса и 73 тысячи тонн рыбы — огромные цифры для того голодного времени. Семь других областей Украины получили все вместе намного меньше: 20 тысяч тонн мяса и 130 тысяч тонн рыбы.
Сильно пострадали от голода Ростовская область, Ставропольский и Краснодарский края, Среднее и Нижнее Поволжье и Казахстан, где была в это время запрещена хлебная торговля. В то же время 23 января 1933 года был снят запрет с колхозной торговли хлебом в Киевской и Винницкой областях, выполнивших план хлебозаготовок. Таким образом, ни Украину, ни собственно украинцев нельзя выделить как отдельный объект геноцида. Они страдали так же, как и многие другие сельские и городские жители СССР, в одних случаях намного больше, в других — меньше.
Отдельная проблема заключается в том, кого мы назовем виновниками случившегося, кто совершил это страшное преступление против человечества. Правительство СССР, украинское партийное руководство? Их вина бесспорна, но ведь наряду с отдававшими приказы были и непосредственные исполнители, палачи. Кто же они?
Может быть, это Микоян и Молотов ходили по дворам, тыкая в землю металлическими щупами: не мягко ли где, не зарыт ли мешочек с зерном или картошкой? Может быть, это Каганович ласково расспрашивал утром детишек: «А что вы, пацаны, ели сегодня на завтрак?» И если ели, то бригада вваливалась в дом с новым обыском.
Это лишь два эпизода той адской реальности. В моих статьях и книгах можно найти еще десятки подобных. Я не старался ужаснуть читателей, рассказывая типичные для тех лет житейские истории, но моя жена не может читать их без слез.
В своей работе я никогда не делал акцент на национальном аспекте происходивших тогда событий, но если вам угодно, готов помочь разобраться. Вы хотите узнать фамилии председателя колхоза и секретаря сельсовета, пытавших в правлении одного за другим колхозников, чтобы узнать, где спрятаны жалкие остатки еды?
Или другого председателя, напившегося самогону и пытавшегося подстрелить из окна конторы работавших в поле жней?
А может быть, вас интересует фамилия сторожа, загнавшего малолеток, собиравших колоски, в сарай и державшего их там до тех пор, пока некоторые из них не умерли? Вопросы эти можно задавать бесконечно. По ходу работы я составлял по документам и воспоминаниям список жертв (в нем немного больше двух тысяч погибших) и список гонителей (полторы сотни человек). Я не рассматриваю эту выборку как репрезентативную, но она в некотором отношении случайна и поэтому представляет определенный интерес.
Если я предоставлю вам этот список, что вы будете с ними делать? Отмечать русские и еврейские фамилии? Выискивать знакомых, родственников и однофамильцев среди украинцев? Смею вас заверить, соотношение русских, украинцев и евреев в этих данных таково, что невозможно представить один народ в качестве жертвы, а другой — в облике палача. Все несут определенную и достаточно пропорциональную ответственность. Ваши деды и прадеды, господа депутаты, мучили, унижали, избивали, морили голодом ваших же дедов и прадедов.
Бессмысленно при этом утверждать, что сельские активисты выполняли приказы Москвы. Деревня — не армия, никто не принуждал крестьян вступать в комсомол, в партию, участвовать в ограблении соседей. Активисты были добровольцами и поэтому несут личную ответственность за свои поступки. Это было грязное, жестокое дело, и все-таки я бы поостерегся обвинять в преступлениях против человечества миллионы отцов, дедов и прадедов граждан сегодняшней Украины. Это неблагородно и неразумно.
Но были в то страшное время не только жертвы и их мучители, но и герои, сохранявшие человеческий облик. Героизмом в то бесчеловечное время было: продать билет на поезд человеку, не имевшему справки сельсовета, разделить кусок хлеба с голодным, закрыть глаза на воровство с колхозного поля или амбара. Эти поступки могли стоить жизни, но люди шли на риск и оставались людьми. Героизмом были и усилия рассказать миру о случившемся. И одним из первых сделал это в повести «Все течет» русский писатель, еврей по национальности, Василий Гроссман.
Насколько я знаю, господа депутаты, вы предусмотрели наказание за несогласие с вашим постановлением. Я принимаю ваш вызов. Я публично заявляю, что вы ошибаетесь, что чудовищный голод 1931—33 годов не был ни геноцидом украинцев, ни геноцидом жителей Украины. Я не боюсь вашего суда, как никогда не боялся законов и неправедных судов советской власти.
И я обвиняю вас. От имени жертв голода, с которыми я нерасторжимо связан вот уже несколько десятилетий, я обвиняю вас в том, что 15 лет назад вы не приняли закона о помощи жертвам коллективизации и голода — тогда их было в стране еще несколько миллионов.
Я обвиняю вас в том, что вы не организовали в то время серьезного научного изучения коллективизации и голода.
Я обвиняю вас в некомпетентности, безответственности и неуважении к этой страшной трагедии, в поспешном и бездумном принятии закона, который будет способствовать не восстановлению исторической истины и справедливости, а розни между людьми и народами.
***
Доктор Александр Бабенышев (Сергей Максудов) — историк, демограф, математик. Один из самых известных в мире специалистов по изучению потерь населения СССР в 1918 — 1956 гг. Преподавал и вел исследовательские работы в Гарвардском и Бостонском университетах (США), в Украинском институте Эдмонтона (Канада).
В 60— 70 годы — участник правозащитного движения в СССР.А.Бабенышев выступает в защиту арестованных писателей А.Синявского и Ю.Даниэля, распространяет листовки против советского вторжения в Чехословакию, подписывает письмо протеста против высылки А.Солженицына. Он пишет и распространяет самиздат, едет в ссылку к поэту Иосифу Бродскому и академику Андрею Сахарову, с семьей которого был дружен. Готовит материалы по истории семьи Сахарова, собирает отзывы советских людей об опальном академике (опрошено 853 человека), составляет «Сахаровский сборник», который был издан на Западе на шести языках с предисловием Г.Белля и Л.Копелева. Первая его публикация по оценке потерь советского населения в годы гражданской войны, коллективизации и Второй мировой войны вышла в журнале «Cahiers du Monde» в Париже в 1977 г. В 1981 г. эмигрировал в США.
Помимо преподавательской и исследовательской работы в университетах, А.Бабенышев занимался редактированием журналов «Страна и мир», «Внутренние противоречия», «Трибуна».
Автор книг «Сахаровский сборник», «Потери населения СССР», «Потери населения в результате коллективизации и голода на Украине», «Неуслышанные голоса», «Документы Смоленского архива», «Кулаки и партийцы», десятков статей, опубликованных на разных языках в журналах «Страна и мир», «Форум», «Сучаснiсть», «Синтаксис», «Soviet Studies», «Slavic Review», «Europe-Asia Studies», «Times Literary Supplement», «Cahiers du Monde russe», «Journal of Ukrainian Studies», «Harvard Ukrainian Studies» и др., более сотни газетных публикаций.
